Секс-ловушка по соседству

Кирилл не дает мне отдышаться, в какой-то момент нажимает сильно, вынуждая заглотить до самого горла, несколько раз толкнувшись бедрами так, что член болезненно проскальзывает все глубже.

Я дергаюсь, пытаюсь высвободиться, лью слезы, но он даже не пытается мне помочь, толкается снова и снова, практически совершая надо ртом насилие, словно доказывая, что-то, пока в горло не стреляет горячая струя, и чтобы не захлебнуться, я принимаюсь ее глотать.

Кирилл отпускает меня. Я откашливаюсь, смотрю на довольного Кирилла зло. Достаю из бардачка салфетки, чтобы протереть рот и стереть растекшуюся тушь…

– Это было грубо!

– Ну минет вообще дело не очень нежное, не дуйся, малыш. Не удержался.

– Не удержался он. Вот возьму и отлучу тебя от своего тела, посмотрим, как ты запоешь.

Он усмехается, снова коленку гладит, а я тут же по руке его бью. Иногда он просто невозможен. Почему он считает, что может поступать со мной, как ему вздумается?

– Малыш, угомонись, а. Все возмещу, как доедем, – сжимает он мое колено, а я пытаюсь обижаться, но у меня не выходит: он всегда говорит именно то, что я хочу услышать.

– Ничего мне не надо. И спать сегодня я буду у себя.

Он пожимает плечами, молчит, и очень долго мы едем по пробкам, не сказав друг другу ни слова. Но в какой-то момент я замечаю, что едем мы не к дому.

– Где мы?

– Магазин танцевальный. Тебе вроде нужны были новые наколенники и пуанты, твои совсем стерлись.

Я вздыхаю, чувствуя, как меня от благодарности распирает.

Я ведь даже не говорила, лишь упомянула об этом в разговоре с Ниной.

– Кирилл!! Я последнее время не могу до Майи дозвониться, а у меня деньги на карте закончились, представляешь! – кричу я, а он только хмурится.

– Давай в следующий раз, если у тебя заканчиваются деньги, ты просто придёшь и скажешь об этом.

– Точно? – шепчу я, обнимая его за шею, тянусь к губам, и он преспокойно меня целует.

– Точнее некуда, пошли, глупышка.

Глава 23. Кирилл

И все-таки врут те, кто говорят, что нервные клетки не восстанавливаются.

Мои уже вернулись на место. Стоило решить проблему с Леной, как я стал спокойнее, появилось чувство уверенности, что я смогу справиться со всем. Даже мой секретарь отметила, что я стал степеннее, а парни перестали дергаться при виде меня.

И я был бы доволен жизнью, трахался и работал, если бы не профессия Лены.

Каждый день я видел, как она занимается дома, как встает на самые цыпочки, чтобы что-то достать из верхнего шкафчика на кухне, или слышал темы, о которых она болтала с подружкой.

Мне не хотелось этого видеть, слышать. Мне не хотелось в этом дерьме участвовать, но сегодня пришлось пойти на уступку и сыграть заботливого мальчика, потому что был груб.

Потому что выбесила своей дебильной попыткой выдрессировать меня, и я просто показал, кто в наших отношениях дрессировщик. Но переборщил. Мог сегодня я, мог остаться без десерта. Секс вечером – лучшее лекарство от напряжения, которое у меня было. Если я не занимаюсь с Леной сексом, я постоянно хочу с ней поговорить, спросить про этот чертов балет, узнать, не болят ли ноги. Последнее время пальцы ее кровят все больше. Надо бы ее к врачу свозить, а пока решил побаловать новыми пуантами. Сам хотел купить, но не смог заставить себя зайти в магазин. И сейчас не смогу.

– Держи карту, я тут подожду, – торможу у входа, протягивая пластик.

– Тут? Но я думала, мы вместе…

– Нет, бери все, что нужно. Я вон кофе пока куплю, – ищу глазами кофейню.

Лена еще мгновение хлопает глазами, не понимая ничего, но берет все-таки карточку. Ей действительно нужны пуанты, а я иду за кофе. Сажусь у окна и смотрю на витрину магазина для балерин. Сложно это все…

Моя родная сестра балерина. С самого раннего детства я слышал классическую музыку в нашей квартире, везде видел пуанты, ленточки и пачки. Аня помешана на нем, и в какой-то момент помешался и я. Мне очень нравилось подглядывать за сестрой, смотреть, как она растягивается. Я обожал ходить на спектакли, благо мама наша тоже балет принимала, а отца к тому времени уже не было в живых. Я не помню момент, когда увлечение балетом переросло в увлечение сестрой. Но я перестал воспринимать ее как родного человека и стал видеть как объект вожделения. Я дико стыдился этого, я не хотел стать извращенцем, наверное, поэтому возненавидел и балет, и сестру. Или обманывал сам себя так долго. В какой-то момент я смирился со своей болезнью и понял, что нужно просто покинуть семью. Иногда я возвращался к мыслям об Ане, о балете, но с возрастом и влитыми в психолога деньгами наступила ремиссия. Я уже могу спокойно находиться на семейных обедах, могу общаться с Аней и не чувствую, как представляю ее рядом с собой. И все бы было уже хорошо, но стала расти Лена. И она тоже, как и Аня, болела балетом. И каждый раз, видя ее, исполняющей очередной номер, я ощущал дышащую в спину болячку, которая давно и плотно заросла коростой. И чем ближе была Лена, чем старше она становилась, тем сильнее кровоточила ранка. Снова и снова напоминая о тьме, которая чуть меня не поглотила.