Секс, ложь и фото

Она принялась выводить дрожащей рукой буквы, а мы с Александром, переглянувшись, задумались каждый о своем.

– Вот. – Она положила передо мной листок.

Я пробежала его глазами. Фамилия Шилкина присутствовала в списке наряду с Бартником, Колчиным, Калистратовым, Магатаевым и Долгих. Адресов не было, но напротив трех фамилий было указано место работы.

– И все-таки ты не права, – неожиданно сказал Александр, глядя на меня, – Рита ведь лишится клиентов. Кому охота подвергаться допросу?

– Я не стану называть Ритиного имени. Откуда они узнают, что это именно она навела меня на их след?

– Они просто прекратят наведываться в «Гриву», – стоял на своем Александр.

– Ты полагаешь, что они только здесь ищут развлечений?

– Ну, – недовольно посмотрел на меня Шилкин, – тебе виднее.

– Спасибо, Рита. – Я благодарно пожала ее узкую детскую ручку.

– Да ладно уж, – смутилась она.

Глава 8

– Подвезу тебя до дома, и все, – твердо сказала я Шилкину, когда мы отчалили в моей «Ладе» от «Гривы».

На меня раздражающе подействовала его трогательная забота о Ритиной клиентуре. Александр сидел насупившись и глядя перед собой. Будто меня и не было рядом.

– И вообще, – злилась я, – мог бы приобрести машину, чтобы по крайней мере избавить меня от работы таксиста.

– Можешь высадить меня, я не возражаю.

Черт, несмотря на все его улыбочки и обаяние, была в нем какая-то жесткость, какая-то подростковая строптивость.

– Отвезу уж, – великодушно сказала я, – в последний раз.

Он повернулся ко мне.

– Не пойму, чего ты бесишься? – своим дурацким снисходительным тоном произнес он.

– Я совершенно спокойна, – уверенно сказала я, начиная урок аутотренинга.

Я красива, я спокойна, я великолепна, я ослепительна, я умна, я…

– Не заметил что-то, – упрямо продолжал он действовать мне на нервы.

В его голосе я уловила насмешку. А нехай его! Я резко затормозила и скомандовала:

– Выходи!

Ну, каково тебе, самовлюбленный эгоист?

Вместо того чтобы открыть дверцу, Александр быстро повернулся ко мне и крепко обнял, прижимаясь к моему рту сухими горячими губами. Я едва не задохнулась. Не дав мне опомниться, Шилкин принялся покрывать мое лицо и волосы быстрыми, как укусы, поцелуями. Я не сопротивлялась. По телу разлилось блаженное томление. Веки дремотно сомкнулись, и когда его нетерпеливая жадная рука скользнула по моему колену к бедру, а потом затаилась на секунду между ног, я в ожидании откинулась на спинку сиденья.

…Когда я наконец пришла в себя, Александр спокойно отстранился и глухо произнес:

– Все еще хочешь меня высадить?

В салоне повисла неловкая пауза. Все, чего я хотела, – это лечь с ним немедленно в постель.

– А ты все еще хочешь меня? – страстно посмотрела я на него.

– Поехали, устроим вакханалию, – плотоядно улыбнулся он, – ты надолго это запомнишь.

– Не сомневаюсь. – Я надавила на газ, и мы помчались по гулкому ночному лабиринту города, лежащего в руинах мраморной зимы.

* * *

Ночь пронеслась как одно мгновение, мгновение дикого исступленного восторга. Сгусток энергии, шаровая молния, спрессовавшая в огненное целое два потных гибких тела. Мы творили такое! В нашей лихорадочной жадности, в нашем неистовом обладании друг другом было что-то от предсмертных конвульсий, от судорожного хватания ртом воздуха человеком, которого душат. Уф! Я интуитивно потрогала шею, открыла глаза и увидела над собой белый потолок и зажженный софит. Александр, одетый в вельветовые брюки и коричневую рубашку, фотографировал меня.

И если вчера меня ласкали его руки, то сегодня – его глаза. В них не было страсти, была лишь какая-то смутная грусть и томность. Увидев, что я не сплю, он нежно улыбнулся мне.

– Я позволил себе маленькую нескромность, – с оттенком артистического жеманства проговорил он, – не могу устоять перед желанием запечатлеть красоту.

Я, честно говоря, почувствовала себя не в свой тарелке. Возникло неприятное ощущение, будто своевольный творец помимо моего желания превращает меня из живого человека в предмет эстетического наслаждения. Пусть эстетического, пусть наслаждения, но все равно – в предмет! Глаза Александра с их отстраненной томностью уравнивали меня с красивой вазой или лампой. Я поежилась.

– Озябла? – заботливо спросил он.

– Немного. Хочешь и меня присовокупить к своей гениальной коллекции? – насмешливо сказала я. – Она все разрастается и разрастается. Не будешь ли ты так любезен подать мне мою одежду?

Он был любезен: положил мое белье, юбку и пиджак на кровать и отошел к ножке софита. Его рефлексивный прищур мэтра начал меня бесить. Стиснув зубы, я принялась одеваться. Но Александр не бросил свою затею. Он продолжал меня фотографировать. Сначала – в трусиках, потом – в маечке, потом – в чулках.

Я старалась игнорировать его «происки», но у меня не получалось. Горечь утреннего разочарования незаметно примешивалась к впечатлениям сладкой бредовой ночи.