Секс, ложь и фото

В моем тоне была какая-то агрессивная убежденность.

— Террор продолжается? — более миролюбиво спросил Кряжимский.

— Продолжается, — невесело усмехнулась я, — а я топчусь на месте. Наказание какое-то!

В моем голосе, наверное, была такая досада, что Кряжимский нежно посмотрел на меня.

— Я могу тебе чем-то помочь?

— А что, если это дело рук сутенера? — размышляла я вслух.

Я пребывала в такой задумчивости, что не поняла, о чем только что сказал Кряжимский.

— Вы о чем, Сергей Иванович? — извиняющимся тоном спросила я.

Он только улыбнулся и покачал головой.

— Помощь тебе свою предлагаю, эк, упрямица какая!

— Белова и Дюкова… работали на него… — смотрела я в одну точку.

Вдруг до меня дошло, что убили ту самую Дюкову, с которой я была знакома лично, разговаривала, она показала мне дорогу к дому Шилкина и сообщила ему о нашей, мягко говоря, перепалке с Брусковым. Если бы не она, если бы не Шилкин, не знаю, как бы все обернулось.

Пронзительное чувство захватило меня. Мне было жаль эту девушку, как и всех, кто погиб. Возраст и род занятий тут ни при чем.

В сущности, что мы знаем о смерти? Эпикур говорил: «Когда мы есть — нет смерти, когда она есть — нет нас».

По-моему, здраво.

О смерти мы составляем, как и о многом на свете, наши поверхностные суждения, исходя из наблюдения. Наблюдения за тем, как умирают другие. Но если жизнь по своей сути — предприятие одиночки, одиночки, который тем не менее сталкивается с другими людьми, испытывает к ним определенные чувства, то смерть — уникальный в смысле одиночества опыт. Умираешь всегда ты сам.

И все-таки, когда умирают люди, которых ты знал поверхностно, ты все равно не можешь отделаться от тягостного впечатления, что умерла какая-то частица тебя самого. Кромешное небытие уготовано в итоге всем живым существам. И вот когда твои друзья или знакомые умирают, ты как бы еще раз убеждаешься в том, что и тебе не избежать общей участи. И тогда…

— Оля, что с тобой? — услышала я обеспокоенный голос Кряжимского.

— Что? — выплыла я из задумчивости.

— Да на тебе лица нет. Пойдем попьем чаю.

Долг повелевал держать себя в руках. Я ведь не хотела, чтобы вслед за Дюковой в Элизиум теней раньше срока отправилась следующая девушка.

— Как вы думаете, Сергей Иванович, будет ли сутенер убивать работающих на него проституток?

Лицо Кряжимского просияло: во-первых, я вышла из полуобморочного состояния, вернулась, как он говорил, на землю, а во-вторых, я делала его компаньоном в своем мыслительном тресте.

— Зачем это ему делать? — приподнял он брови.

— Вот и я думаю, незачем, если, конечно, они не узнали чего-то такого, что могло как-то навредить его бизнесу.

— Вряд ли какие-то там девчонки способны навредить тщательно отрегулированному бизнесу, — с сомнением в голосе произнес Сергей Иванович.

— Вот и мне не верится… А если это «крыша» Брускова? Ну, допустим, девушки узнали нечто такое, что позволило бы им шантажировать Брускова… И он их… Но ведь не все убитые работали на него. Нет, здесь что-то не сходится.

Я сделала глоток чая и снова задумалась.

— А где убили эту, как ее, о которой ты говорила…

— Дюкову? — сквозь пелену расплывчатых мыслей я увидела напряженное лицо Кряжимского. — Около дома.

— Клиент?

— Не думаю. Хотя стоит навести справки, с кем она уходила из бара… — я допила чай, — мне надо срочно в «Гриву».

— Зачем заурядному клиенту мокруха? — с недоумением посмотрел на меня Сергей Иванович.

— Незачем, если только он не маньяк. Интересно, выследил он Дюкову или знал, где она живет?

Я принялась одеваться. Попрощавшись с Кряжимским, через пару минут я уже садилась в машину. Меня не могла остановить даже враждебность Брускова, с которым, как я предполагала, мне не избежать встречи в «Гриве». Там сейчас как раз «горячее» время. Но на этот раз я решила быть умнее. Не зря же я ношу с собой газовое оружие!

Улицы были пустынны. Конечно, это не лето, когда неугомонные, дорвавшиеся до тепла и газировки люди гуляют всю ночь до самого утра. Ни темень, ни погода не располагали к прогулке. Дома приветливо светились огоньками. Я развлекалась тем, что представляла, как протекает вечер в этих нафаршированных усталостью и комплексами цивилизованных сотах. Чем занимается, например, хозяин квартиры, расположенной на втором этаже трехэтажного дома, на углу которого меня остановил светофор. В мыслях видела его лежащим на диване с газетой. Это вполне мог быть и «Свидетель», между прочим. Вообразить его в ванной или в сцене ругани с его дражайшей половиной мне помешал светофор, застенчиво улыбнувшийся желтым и переключившийся на зеленый.

А что, интересно, делает сейчас Шилкин? До меня вдруг дошло, что все эти мои ментально-миндальные развлечения, которым я предавалась в машине, служат только для того, чтобы вытеснить упрямую мысль о нем. Опять мое сердце сплутовало, включив его образ в общий ход праздных размышлений. Подтасовало карты рассудка. А что, если он в «Гриве»? Сердце мое учащенно забилось, потом перешло на какой-то тревожно-разряженный ритм. Каждый удар был тяжелым и гулким, как колокол.