Читаем Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней полностью

Такое распределённое чувство родительской ответственности, возникающее в результате запутанных нитей сексуальных взаимоотношений, распространяется не только на отцов, но и на матерей. Антрополог Дональд Поллок рассказывает, что члены племени кулина, верящие в формирование плода из совокупного семени, приписывают рост младенца после рождения женскому молоку. «Кормить ребёнка может сколько угодно женщин, – пишет он. – Обычно группа сестёр… распределяет обязанности по кормлению; ничего необычного, если мать матери даёт грудь младенцу; даже если у неё уже нет молока, это поможет успокоить малыша, пока мать занята». Когда Поллок спросил, являются ли эти женщины матерями ребёнка, ему ответили: «Это же очевидно»124.

Вспоминая своё детство среди дагара, в Буркина-Фасо, писательница и психолог Малидома Патрис Соме вспоминает, как свободно дети ходили из дома в дом по всей деревне. Соме объясняет, что это «даёт детям сильнейшее чувство общности» и что «каждый вносит свою лепту, чтобы помочь растить ребёнка». Кроме очевидной пользы для родителей, Соме видит психологические выгоды для детей. «Редко когда ребёнок чувствует себя одиноким или имеет психологические проблемы. Каждый или каждая прекрасно осознают свою принадлежность»125.

Взгляд Соме может показаться ностальгической идиллией, но то, что она описывает, по сию пору является обыденной реальностью деревенской жизни в большинстве районов сельской Африки. Дети в деревне свободно посещают дома взрослых, даже не родственников. Хотя материнская любовь, без сомнения, уникальна, женщины (и некоторые мужчины) любят повозиться с чужими детишками, не только с собственными.

Такое поведение характерно для других социальных приматов, которые, кстати, не моногамны. Это глубокое чувство – желание заботиться о чужих детях – продолжает жить и в современном мире. Несмотря на мучения, связанные с преодолением бюрократических препон по усыновлению, которые зачастую оказываются утомительнее и дороже родов, миллионы пар стараются добиться того, что может оказаться сомнительным благом.

Учёные, которым интересна лишь нуклеарная семья, упускают основную роль распределённого родительства у человеческого вида[8]. Сара Блаффер Хорди, автор книги «Матери и другие», жалуется:

«Освещение вопроса общности детей у других приматов и в многочисленных племенных сообществах никогда не занимает подобающего места в антропологической литературе. Многие даже не знают, что это явление существует по сей день. Тем не менее… последствия совместной заботы – в смысле выживания и биологической выносливости матери и ребёнка – исключительно положит ельные»126.

Дарвин осмелился допустить возможность того, что связь ребёнка с матерью менее значительна, чем его связь с группой, у некоторых примитивных «варварских» сообществ. Комментируя повсеместное употребление таких знакомых слов, как мать, отец, сын, дочь, по отношению ко всем членам группы, он предполагает, что «употребляемые термины, уменьшая роль матери, выражают только связь с племенем. Наверное, связь между членами варварского племени, подверженного всем опасностям, может быть гораздо более важной, чем между матерью и ребёнком, поскольку племя – это необходимая взаимная защита и помощь…»127.

ДАРВИН ОСМЕЛИЛСЯ ДОПУСТИТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ ТОГО, ЧТО СВЯЗЬ РЕБЁНКА С МАТЕРЬЮ МЕНЕЕ ЗНАЧИТЕЛЬНА, ЧЕМ ЕГО СВЯЗЬ С ГРУППОЙ, У НЕКОТОРЫХ ПРИМИТИВНЫХ «ВАРВАРСКИХ» СООБЩЕСТВ.

Миссионер-иезуит XVII столетия Поль Ле Жён как-то читал нравоучение индейцу монтанье-наскапи об опасностях повсеместной супружеской неверности индейцев, коей он стал свидетелем. Но в ответ получил урок настоящей родительской любви. Миссионер вспоминает: «Я сказал ему, это бесчестно, когда женщина любит кого-то ещё, кроме мужа, и что это зло среди них; он сам не может сказать наверняка, что его сын, стоящий рядом, – это действительно его сын. Он ответил: „Ты глуп. Вы, французы, любите лишь своих детей, а мы все любим всех детей племени“»128.

Хотя это кажется естественным для большинства из нас, наше собственное восприятие родства, основанное на биологии, является ещё одним примером флинстоунизации. Мы просто заранее предполагаем, что наше понятие семьи отражает нечто вечное и универсальное для человеческой природы. Но, как мы видим, среди людей даже нет единодушия в вопросе о том, что единственного полового акта достаточно для зачатия и беременности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное