На электронных часах ярко горело 08:15. Через сорок пять минут я должен быть в участке, иначе меня ожидает выговор от шефа. Мне не очень хотелось гладить против шерсти лысую голову босса, и это не из-за того, что я уважал этого недоростка. Все гораздо прозаичней: я стремился иметь безупречное личное дело.
До сегодняшнего дня я был хорош. Настолько хорош, что в девяносто втором мне пожимал руку сорок первый президент США, сам Джордж Буш – старший, и даже наградил меня парой добрых слов за раскрытие серии убийств. Тогда мы с парнями загнали в угол маньяка по кличке Мексиканец. Этот чокнутый хер утром развозил кисломолочные продукты, а вечером вырезал знаки майя на мертвых телах молодых женщин. Когда через него пропустили две тысячи семьсот вольт, на моей груди уже красовалась медаль «За отличную службу». Жизнь психа превратилась в позолоченную железку на черном пиджаке. Нехилый обмен. Дядя Сэм знал, как подарить приятные эмоции копу – поджарить к чертям задницу плохого парня и повесить медаль хорошему.
Меня ждали последние триста тридцать шесть часов службы. Еще немного – и уйду на заслуженный отдых. Примером. Мои успехи войдут в летопись участка и, вполне возможно, всего штата. Недурной план для старика вроде меня.
Перед тем как моим ступням коснуться холодного пола, я трясущейся рукой попытался нащупать пачку сигарет. Когда мне это удалось, достал одну сигарету и крепко сжал в зубах. Сел. Чиркнул зажигалкой. Огонь облизал край злодейки с фильтром. Сладкий дым ворвался в легкие. Это то, что мне было нужно. Небрежно ударил ладонью по неугомонному будильнику. Тишина. Клубы дыма от сигареты рисовали приятные узоры. Кажется, жизнь вновь стала сносной штукой.
Я отклонился назад и, сделав рывок, встал на ноги. Папочка в игре. Шаркая, я дошел до зеркала, попутно стряхивая пепел. В отражении я увидел старика. Когда у меня появился такой живот? Складывалось впечатление, что кожа обтянула шар для боулинга. На голове блестел серый локон волос, а на подбородке жесткая щетина с седыми точками прятала уставшую кожу. Я затянулся. Еще пара затяжек – и сигарета оставит мне легкий ожог на память. Я процедил дым сквозь желтые зубы, не открывая рта.
«Тони, что с тобой сотворило время?» – подумал я, всматриваясь в отражение.
Под глазами висели мешки, они были такими большими, что мое лицо напоминало морду уставшего бульдога. Губы повисли в ожидании новой порции никотина. Не помню, когда я вообще улыбался.
Я сделал последнюю затяжку и пошел на кухню. Она воняла. Кажется, я забыл убрать остатки еды. Если сыр с плесенью можно считать деликатесом, то будет ли в цене засохшая пицца с зеленым грибком? Я зачерпнул столовую ложку быстрорастворимого кофе и небрежно кинул его в стакан. Говорят, возраст дерева определяется по количеству колец, так вот если бы мой стакан был деревом, то, судя по числу колец на нем, им будто начали пользоваться еще в Средневековье. Чайник засвистел, как постовой на нерасторопного водителя. Кипяток превратил коричневые гранулы в густую шмурдяку. Топливо готово. Когда я одним глотком опрокинул весь стакан, мое горло даже не почувствовало тепла. Или у меня низкий болевой порог, или в прокуренное к чертям горло уже можно вливать вулканическую лаву.
До моего прихода в участок оставалось совсем немного времени. На протяжении всего срока службы я всегда появлялся вовремя, и сегодня не будет исключением. Я сделал несколько небрежных движений зубной щеткой, а потом плеснул водой себе в лицо. Освежился. Натянул черные брюки, белую рубашку, которая почему-то приобрела желтый оттенок, и кожаный плащ в пол. Завязал шнурки на своих любимых ботинках. За моей спиной захлопнулась дверь.
На улице уже утомился ждать припаркованный черный «мустанг» шестьдесят девятого года. Если бы Нобелевскую премию выдавали за самый злой автомобиль, то мой сорванец имел бы возможность получить ее. Необузданный табун лошадей ждал, когда я нажму педаль акселератора. Четыреста скакунов умоляли, чтобы папочка не жалел сил и вдавливал как следует. Агрессивная решетка радиатора давала понять, что она будет заглатывать воздух галлонами, дабы охладить дикий нрав мотора, а выхлопные трубы, напоминающие старую добрую двустволку, имели такой радиус, что в них при желании можно было поместить две торпеды. «Мустанг» умел ездить и не скрывал своих способностей.
Когда я повернул ключ зажигания, в моих зубах уже дымилась сигарета. Я надавил на газ, и из задних труб вырвался оглушающий звук, словно японцы снова решили полетать над Перл-Харбором. Я выпустил дым через нос и направился в участок. Мотор рычал что было мочи. Надрываясь, он вез мою задницу туда, где ей было положено находиться, – в городское управление по уголовным делам.