Он садится и улыбается официантке. Я замечаю, что она чуть не падает, взглянув на него. Он заказывает вино, причем, позволяя мне сделать выбор, всем командует сам.
– Мне было очень приятно принять ваше приглашение, Кэс. И все же я удивлен. Я не ожидал, что вы так хорошо воспримете мои взгляды. Во всяком случае, ваш «курьер», – он сумел поставить это слово в кавычки, – ваш «курьер» сообщил мне, что вы хотите пригласить меня пообедать. Это было бы несправедливо. Я прекрасно осознаю, что подвел вас, и настаиваю, что сегодня угощаю я.
– Но этот счет мне оплатят, – тихо говорю я. И удивляюсь слабости во всем теле. Такое со мной бывает редко. В последний раз я почувствовала слабость на тренировке. Но Даррен ломает все стереотипы. Он не восхищается мной и не боится меня, и не слишком воинственно настроен. Все мужчины, которых я встречала прежде, принадлежали к одному из этих типов.
– Я знаю, но мне, честно говоря, не хочется есть за счет вашего шоу, – он умолкает и поднимает бровь. – И мне действительно хочется вас угостить. – У него тихий бархатный голос, и мне приходится придвинуться к нему чуть ближе, чтобы его расслышать. А когда придвигаюсь, чувствую, как восхитительно от него пахнет. Если бы не обстоятельства, можно было бы с ним переспать.
Но я не должна об этом думать.
И потом это все к делу не относится, а дело – дело плохо. Совсем плохо. У меня всего четыре дня, чтобы сделать это шоу.
От него пахнет «Исси Мияки».
Я абсолютно отдаю себе отчет в том, что расклад явно не в мою пользу. И снова напоминаю себе: я здесь затем, чтобы убедить его участвовать в шоу. Пусть он сногсшибательно красив, ну и что?
А то, что он сногсшибательно красив, вот что.
Я углубляюсь в меню, старательно изображая заинтересованность. Жареные на углях кальмары, фаршированные чили, кефаль в красном вине с петрушкой и чесночным соусом.
Нет, только не чеснок.
Пора завести разговор о шоу.
– Отчего вы хотите угостить меня обедом? Он краснеет и заставляет себя поднять на меня глаза:
– Любой был бы рад угостить вас обедом. Вы потрясающая женщина.
Вот это да.
Я счастлива и взволнована. Ну да, все это я уже слышала и услышу снова, но никогда еще эти слова не волновали меня так глубоко. И не пугали.
Его прямота заставляет меня изменить тактику. Я тоже буду откровенной.
– Послушайте, Даррен. Давайте будем играть в открытую. Я здесь не для светских бесед, а чтобы уговорить вас участвовать в шоу. Вы мне нужны. Мне неудобно об этом говорить, но мне нужно сделать шоу и мне нужны вы. – Я остановилась и набрала побольше воздуха.
Принесли хлеб. Некоторое время он молчит, выбирая хлеб. Взял ореховый. Чтобы снискать его расположение, я делаю то же самое.
– Жаль, что вы не захотели со мной пообедать.
– Я не говорила…
– Я не собираюсь участвовать в вашем шоу.
– Почему?
– Потому что после этого не смогу смотреть на себя в зеркало по утрам. И не смогу смотреть в глаза моим родителям, сестрам, братьям, друзьям, племянникам и племянницам.
Ага, он не упомянул о подруге.
– Но отчего же?
– Оттого, что вы расшатываете семейные устои.
Я вздыхаю. Все это я уже слышала. Публика почему-то убедила себя, что телевидение виновато в распаде семьи. Это просто способ избежать ответственности. И совершенно несправедливо.
– Семья под угрозой по массе других причин. Телевидение только одна из них, – спорю я. – Влияние телевидения на современное общество пытались оценить, проведя тьму исследований и опросов, и каков сухой остаток? Психологи, педагоги и моралисты не смогли доказать, что оно вообще оказывает какое-либо влияние. Так отчего же вы считаете, что во всем виновата одна я? – стараясь подладиться под него, я прикидываюсь наивной.
– Вы поощряете разрушение морали. Вы опошляете любовь и секс. – Он сердито мажет маслом хлеб. У него восхитительные руки, такие сильные. Я беру бокал.
– Даррен, никто не заставлял меня делать это шоу. А порнографические открытки появились задолго до телевидения.
– Значит, вы признаете, что ваше шоу безвкусно, безнравственно и разрушает общественные устои?
Подошла официантка, чтобы принять наш заказ.
– Вкус изменчив и зависит от моды. Наши предпочтения меняются с каждым новым номером журнала «Вог». Порядочность, как я понимаю, это уважение к культурным и религиозным традициям, то есть мы шлем открытки, оказываем знаки внимания, когда какой-нибудь дорогой родственник даст дуба. – Я впадаю в привычный сарказм. – Но стандарты – они разве где-то посередине? Уступить беременной место в метро или вообще в метро не ездить. А кто эти стандарты устанавливает? Закон? Независимая телевизионная комиссия? Общество? Вы? Даррен, разве вы судья или присяжный по этому делу? – Я повышаю голос. Он меня вынуждает. Но здесь не место для истерики. Я пытаюсь взять себя в руки и говорю тише: – Я всегда избегала расизма. Я не замечена в снисходительности к инвалидам. В нашей программе нет жестокости и нецензурщины, и совокуплений мы не показываем.