Секс, трава, виагра

Дали ему свои паспорта. Немец отнёс их старшему, который придирчиво стал изучать наши аусвайсы. Двое других пограничников принялись методично осматривать салон. Открыли капот, попросили документы на машину. Сверили номера на техпаспорте и на кузове. Обнаружили в бардачке железную фляжку с коньяком. Отвинтили крышку, понюхали мою заначку, одобрительно поцокав языками, положили её обратно.

Настала очередь багажника. Открыли. Пусто. Только в самом углу сиротливо валяется полосатая сумка. В таких раньше челночники шмотки возили.

– Что в сумке? – спрашивает русскоговорящий немец.

– Личные вещи, – бодро отвечаю я.

– Откройте, – приказывает немец.

– Не буду. Там личные вещи, – как попугай, отвечаю я.

– Откройте сумку.

– Там личные вещи.

Немцы напряглись. Стало тихо. Если не считать воя пурги.

– Немедленно откройте сумку!

– Вам надо, вы и открывайте. Там личные вещи.

Немцы перегруппировались, взяв нас в кольцо. Русскоговорящий достал из кармана резиновые перчатки и принялся натягивать их на руки. Один из пограничников расстегнул кобуру. В голове, как заезженная пластинка, совершенно некстати завертелась фраза: «При попытке к бегству, при попытке к бегству, при попытке к бегству…»

Пограничник подвинул сумку поближе к краю, осторожно расстегнул её и наклонился над багажником. Завис на долгих три минуты. «При попытке к бегству, при попытке к бегству, при попытке к бегству», – вертелось в голове.

Немец вынырнул из багажника, растерянно поглядел на меня и Валеру и вновь нырнул в сумку. Чем-то зашелестел. Потом снова завис. Вьюга стихла. Раздался щелчок очередной расстёгиваемой кобуры.

Пограничник наконец окончательно вынырнул из багажника, подбежал к старшему и что-то вполголоса начал говорить ему на ухо. Тот внимательно выслушал и отдал приказ.

– Вы свободны, – перевёл русскоговорящий. – Проедете дальше метров 30, там будет разворот. Развернётесь и можете ехать обратно. Вы проехали Розвадов. Он примерно в пяти километрах на чешской территории. Там около заправочной станции есть отличный мотель. Доброго пути.

И отдал мне ключи и документы. Мы с Валерой сели в машину. Медленно тронулись. Через 30 метров развернулись и так же медленно покатили вдоль длинного здания погранслужбы. Вдоль площадки выстроились шесть немецких пограничников. Когда мы проезжали мимо, они, как по команде, подняли руки и замахали нам вслед.

– Для их полного счастья мне тебя надо обнять, – проворчал Валерка.

– Я тебе руку сломаю, – пообещал я.

– Да я пошутил, – ответил Валера, оглядываясь на немецких пограничников.

– Этим не шутят, – сказал я и, поддав газу, поехал к заправке около Розвадова, где уже два часа нас ждали томики Солженицына и Булгакова.

Тесак

Поздняя осень. Выпал снег. Позвонили родители и сказали: «Приезжай, надо кабанчика зарезать». Потому что всю живность в нашей семье обычно резал я. Петуха зарубить или поросёнка разделать, как в эти ближайшие выходные, – я. Прям как штатный палач. Все остальные боялись крови и жалели домашних животных. А мне было всё равно. Крови не боялся, жалость не проявлял.

С родителями договорился. Но замотался по работе. Забегался. И только накануне вспомнил, что забыл наточить ножи. Хороший набор самодельных ножей для освежевания туши. Набор-то хороший, но тупой на сегодняшний день. А сегодня пятница. А завтра с утра ехать в деревню. Позвонил знакомому с работы, живущему в соседнем подъезде, который носил старинное русское имя Кузьма, хотя и был по национальности татарином. Но его все звали по имени отчеству Кузьма Андреевич. По фамилии Кузнецов. Работал он однако не кузнецом, а шлифовальщиком и дома имел полный набор всяких инструментов и материалов для заточки ножей.

Кузьма Андреич был компанейским мужиком. Среднего роста, с круглым лицом и русыми волосами. Всегда спокойный, с непроницаемым лицом. У него очень хорошо получалось рассказывать анекдоты в компании. Когда все уже по полу катаются, держась за животы, а Кузьма с невозмутимым видом очередную байку травит.

Пришёл я почти в 10 часов вечера к Кузьме. С собой притащил маленькую бутылку виски. Кузьма проводил меня на кухню, состряпал закуску, и мы выпили по одной. Потом он отодвинул стакан, сел на табурет, стоящий за холодильником, и принялся точить мои ножи, параллельно трепясь со мной за жизнь.

Сидим. Кузьма точит ножи. Я потихоньку попиваю своё же виски. Кухня метров 12. Да ещё и жара стоит. Отопительный сезон начался. А мы тут ещё и накатили. Кузьма снял рубашку, остался по пояс голый. Сидит, ножиком вжик-вжик. Я глянул, а у него на груди татуировка. Красивая, цветная. Огромный орёл на всю грудь. Крылья до плеч. Голова с клювом на левую грудь склонилась. А в когтях у орла мужчина. Почти голый. В одних семейных трусах. И трусы эти в горошек. В красный. Я аж поперхнулся виски, когда эти трусы на пузе у Кузьмы увидел.

– Кузьма Андреич, – говорю, – а чего это такая странная татуировка? Орёл очень красивый, а вот детали туалета у мужчины какие то странные.