Секс в эпоху согласия

«Плохой секс» бывает не только у первокурсниц, которые вскоре якобы перевернут эту страницу и все забудут. Неприятное чувство страха и сожаления «наутро после» знакомо почти каждой женщине. Рассуждения об университетской сексуальной культуре выносят за скобки опыт всех остальных женщин, переживших «плохой секс», домогательства или изнасилование. Не нужно забывать о социально и экономически уязвимых группах женщин. Концепцию добровольного сексуального согласия можно и нужно критиковать, но не для того, чтобы высмеивать девушек за их виктимность, а для того, чтобы отстаивать интересы всех женщин: и тех, для которых половой акт стал ошибкой, и тех, кто вынужден заниматься сексом ради выживания, и тех, кому приходится постоянно взвешивать за и против.

В 2018 г. Дафна Меркин писала в The New York Times, что получение согласия перед половым актом «выглядит безнадежно глупо, снижает градус момента и лишает ситуацию эротизма»⁵⁷. С этой распространенной точки зрения недостаток сексуального согласия (и необходимости постоянно в нем удостоверяться) заключается в том, что оно якобы превращает секс в запротоколированную процедуру. Однако полный отказ договариваться о допустимом и недопустимом в сексе во имя эротизма чреват опасными последствиями. Соглашения и договоренности чрезвычайно важны, например, для секс-работников и деятелей порноиндустрии — для тех, чья работа, со всеми прилагающимися к ней рисками, требует четкой артикуляции границ дозволенного⁵⁸. Люди, практикующие БДСМ, полагаются на то, что договор с партнером защитит их от нежелательной боли и травм. Если ваши сексуальные эксперименты подразумевают использование огня, воска или зажимов, предварительные договоренности могут быть жизненно необходимыми.

Но идея контракта, договора и какого-либо урегулирования интересов в сексе многих отвращает как раз потому, что делает его слишком похожим на работу и заставляет трезво взглянуть на то, что секс (за деньги или без них) — это отношения, в которых партнеры несут неравные риски. Договор выводит на поверхность факт дисбаланса в распределении связанных с сексом потенциальных неприятностей.

Кого-то раздражает необходимость признать этот дисбаланс, и свое отношение эти люди выражают в неприятии всего, что хоть сколько-нибудь напоминает контракт. Есть, однако, и недовольные концепцией добровольного согласия потому, что она превращает секс в ценность, доступ к которой контролирует женщина: мужчина хочет заняться сексом, а женщина либо соглашается, либо отказывается ему уступить. Ведь согласие, даже добровольное, остается согласием, данным в ответ на чье-то предложение. «Я могу это сделать?» — «Да, можешь». Этот диалог воплощает худшие гетеросексуальные паттерны — как рассуждения популярного коуча по отношениям Коннелла Барретта, который считает, что «мужская роль — проявить инициативу, а женская — согласиться или отказаться»⁵⁹. Энн Кэхилл в книге «Переосмысливая изнасилование» (Rethinking Rape) ядовито замечает: если бы секс и брак привлекали женщин, «мы бы говорили не о согласии, а о желании»⁶⁰. Таким образом, концепция согласия отвергается, потому что она подразумевает одностороннюю сексуальную инициативу и желание только одного партнера.

Сторонники концепции, в свою очередь, отдают себе отчет во всех ее недостатках и реагируют на них изменением риторики. Теперь стандарты, кажется, повысились и речь идет не просто о добровольном, но о «воодушевленном» согласии: ожидается, что женщина будет не просто отвечать на мужские призывы, а активно хотеть секса, любить его и открыто выражать свои желания и потребности. Долой половинчатое добровольное согласие, да здравствует согласие воодушевленное: влечение, наслаждение, энтузиазм и позитивность.

Но проблема с согласием не в том, что секс не может быть «договорным»: в конце концов, безопасность секс-работников полностью зависит от легитимности договора и, как следствие, их права на признание насилия в случае нарушения этого договора [9]. И даже не в том, что процедура получения добровольного согласия несексуальна и неромантична. Проблема, как выразился Джозеф Фишел, в нашей «зачарованности» согласием, в нашей приобретенной склонности воспринимать секс через призму согласия и игнорировать более важный факт: люди вообще обладают неравными возможностями. «Зачарованные» согласием и погруженные в рассуждения о плохом и хорошем сексе, мы легко оказываемся в мире либеральных фантазий, где, как заметила Эмили Оуэнс, «равенство существует как данность»⁶¹.