Секс в эпоху согласия

Материалы кампаний по предотвращению изнасилований и памятки безопасности обычно обращены не к потенциальным преступникам, а к потенциальной жертве, причем так, как будто она заранее обречена. Все мы видели эти листовки с советами о том, как вести себя, чтобы избежать изнасилования: не пей, не возвращайся домой одна поздно ночью и т. п. «Распитие алкогольных напитков увеличивает риск изнасилования! Сколько ты уже выпила?» — вопрошает листовка, выпущенная в 2015 г. полицией Белфаста. Женщинам рекомендуется «не напиваться до потери самоконтроля». «Будь начеку! — говорится дальше. — Если ты не хочешь заниматься сексом, твердо отказывайся». Полицейские определенно проштудировали методичку по концепции согласия — это выдают фразы вроде «выражайся доходчиво и ясно».

Все эти листовки и брошюры создают впечатление, что насилие — это некая постоянно действующая, безличная природная сила, вездесущая и непреодолимая и притом имеющая мало отношения к насильнику как к индивидууму. Каждая женщина — это «следующая». Ей рекомендуется придерживаться стратегии поведения, которую Рэйчел Холл называет «бдительной осторожностью»[66]. Женщина должна быть «всегда готова» к нависшей угрозе и вести себя соответственно.

Феминистки годами боролись и продолжают бороться с этой риторикой, но тексты такого рода то и дело приобретают вирусную популярность в социальных сетях. Эта риторика чрезвычайно живуча. И, как ни странно, концепция согласия имеет с ней гораздо больше общего, чем нам хотелось бы признавать: предотвращение изнасилования в обеих системах является зоной ответственности женщины, частью ее личной системы контроля рисков.

Разница заключается только в том, что в концепции согласия женщина является образцовым, абсолютно уверенным в себе сексуальным субъектом; она досконально знает свои потребности, умеет о них говорить и отвергает любые проявления слабости. Ее главный способ контролировать риски — открытая коммуникация и выражение своих желаний. Она знает свои границы, это ее доспехи. Уязвимость она заменяет демонстративной неуязвимостью.

Но именно в уязвимости и заключается суть проблемы. Критики концепции согласия, которых я упоминала выше, полагают, что она поощряет виктимность и не оставляет места для женской инициативы и активности. Мне, однако, кажется, что последователи концепции согласия признают женскую уязвимость и тот факт, что изнасилования совершаются преимущественно в отношении женщин, но разрешают эту проблему неоптимальным образом. Женщин призывают стать абсолютно непробиваемыми. Согласие как бы и учитывает уязвимость, и тут же идет на нее войной: если ты ранима, отрасти шкуру потолще, если ты слаба, стань сильной. Облачись в железо, будь несокрушимой. Характерные для этой системы ценностей призывы к познанию собственных желаний не отличаются искренностью, потому что откровенный разговор тут же вызывает у разделяющих ее ужас перед женской уязвимостью.

Конечно, стойкость духа — довольно привлекательный моральный ориентир; осознание внутренней силы приносит гораздо больше удовлетворения, чем признание собственной слабости. Но, как и любая защитная реакция, оно имеет неприятные побочные эффекты. В книге «Знай мое имя» (Know My Name) Шанель Миллер прекрасно описывает, как изнасилование повлияло на ее способность получать физическое удовольствие (она была изнасилована Броком Тернером на студенческой вечеринке в Стэнфорде в 2015 г.). «Изнасилование, — пишет она, — вызывает желание одеревенеть, стать жесткой и неуязвимой. Стать чем-то противоположным своему телу, которому предназначено быть нежным, мягким и податливым»[67]. Ожесточение часто следует за насилием и часто необходимо, чтобы противостоять ему. Не исключено, что страх и постоянная угроза подвергнуться насилию схожим образом огрубляют и ожесточают наши мысли.

Эта жесткость есть и в рассуждениях Ройф и Кипнис. Критикуя сексуальную культуру университетских кампусов, они вымещают гнев на женщине, которую последователи феминистского культа уверенности в себе не выносят и считают олицетворением позора, — на женщине ранимой. В книге «Утро после»[68] (The Morning After) Ройф презрительно пишет о девушках, которые не способны поставить мужчину на место, «не порыдав публике в жилетку и не требуя посторонней помощи и присмотра»[69]. Мы почти физически ощущаем отвращение автора к чувствительности, к «царству слез, страданий и травм». Ориентир Ройф — идеализированная сильная женщина, которая знает, чего хочет, и может кричать об этом на каждом перекрестке; женщина, которая легко игнорирует неравенство, вербализуя собственные желания и добиваясь их выполнения.