Правда, в романе Бёрджесса Алекс слушал не Девятую симфонию, а скрипичный концерт, но впечатления, полученные от музыки, менее яркими от этой замены не стали: “Слушая, я держал глаза закрытыми, чтобы не спугнуть наслаждение, которое было куда слаще всякого там Бога, рая, наркотиков и всего прочего, – такие меня при этом посещали видения. Я видел, как люди, молодые и старые, валяются на земле, моля о пощаде, а я в ответ лишь смеюсь и курочу сапогом им лица. Вдоль стен – девочки, растерзанные и плачущие, а я засаживаю то в одну, то в другую, и, конечно же, когда музыка в первой части концерта взмыла к вершине высочайшей башни, я, как был, лёжа на спине с закинутыми за голову руками и плотно прикрытыми глазами, не выдержал и с криком «а-а-а-ах» выбрызнул из себя наслаждение. После этого был чудесный Моцарт, «Юпитер», и снова разные картины, лица, которые я терзал и курочил…”.
Музыка и на следующий день выполнила свою “сексуально-прикладную” функцию. Алекс, отправившись в магазин за музыкальными новинками (благо, после ночного грабежа он не был стеснён в средствах), встретил там двух забавных десятилетних девчушек. Они с серьёзным видом перебирали записи модных певцов («“Полежи чуток с Эдиком”, Ид Молотов и тому подобный кал»
). Алекс тут же пригласил их к себе, посулив им “прокрутить” купленные ими диски на “классной аппаратуре”. “Две эти киски были очень друг на дружку похожи, хотя и не сёстры. Одинаковые мысли (вернее, отсутствие таковых), одинаковые волосы – что-то вроде крашеной соломы. Что ж, сегодня им предстоит здорово повзрослеть. Ох, везуха!”Алекс, с шиком доставив их на такси, “…налил своим десятилетним невестам по изрядной порции виски, хотя и разбавленного должным образом содовой шипучкой. Они сидели на моей кровати (всё ещё неубранной), болтали ногами и тянули свои коктейли, пока я прокручивал на своём стерео жалкое их фуфло. Скоро мои киски были в состоянии буйного восторга – прыгали и катались по кровати, и я вместе с ними. Что в тот день у меня с ними было, об этом, блин, так нетрудно догадаться, что описывать не стану. Обе вмиг оказались раздеты и заходились от хохота, находя необычайно забавным вид дяди Алекса, который стоял голый и торчащий…”.
В ход пошла Девятая симфония, “…начало последней части, которая была сплошь наслаждение. Вот виолончели; заговорили прямо у меня из-под кровати, отзываясь оркестру, а потом вступил человеческий голос, мужской, он призывал к радости, и тут потекла та самая блаженная мелодия, и, наконец, во мне проснулся тигр, он прыгнул, и я прыгнул на моих мелких кисок. В этом они уже не нашли ничего забавного, прекратили свои радостные вопли, но пришлось подчиниться, блин, этаким престранным и роковым желаниям Александра Огромного, удесятерённым Девятой… <…>