Секс в Мегаполисе

Инна тоже решила поднять рейтинг подруги, выйдя в сеть со своей страницы и поставить под её фото комментарий: Хороша наша, жаль не ваша! И Аркадий Фирсов не выдержав прессинга, не замедлил отреагировать, написав Олесе, что соскучился. Олеся, потирая руки была на седьмом небе.

Оля, скрываясь от «предательниц» в ванной комнате, вынашивала месть. Ей было обидно до слёз.

Она не знала с чего начать, поэтому, чтобы заглушить всхлипывания, открыла душ. Вода из душевого шланга лилась в раковину. Слыша, как остальные в комнате смеются. Она буквально вся распираемая от любопытства включив комп, вошла в сеть «невидимкой» на страничку Олеси.

То, что она увидела, её повергло в шок. Такой вольности тётушки она ещё не видела. К тому же та выглядела, как – никогда обворожительно всё в ней было притягательно и привлекательно. Оля, не сдержавшись, поставила комментарий – «Фотомонтаж!» В мозгу свербело: откуда у неё такое нижнее бельё? Ей стало завидно.

Все, кто был рядом с Олесей, были в шоке. Они негодовали, не понимая: какая сволочь могла так прокомментировать. Олеся в слезах выбежала из комнаты вбежав в ванную, застала врасплох Олю. Та сидела на краю ванны, старательно писала очередной комет набирая: «Корова».

Стоящая в дверях зарёванная Олеся насмерть перепугала племянницу. Из рук той от неожиданности выпал ноутбук. Тётушка, наскоро подняв, прочла, кажется, что написанное привело её в ужас. Она, едва выговаривая, в негодование пробормотала:

– Ты-ы-ы!? – и стала колотить племянницу, та начала кричать. Завязалась драка.

На крик вбежала Инна, за ней Таня. Те, видя, что происходит, обеими руками вцепились в обеих, для начала успокаивая разъярённую Олесю, которая с неимоверной силой трепала за волосы Олю. Правда та тоже была «хороша» взяв шланг из раковины, направила на обезумевшую тётушку.

Таня и Инна буквально боролись за шланг; выхватив не справились с ним, тот, ходя ходуном разбрызгивал воду во все стороны, как душ Шарко, под струёй воды оказались все присутствующие, стоя друг против друга, как мокрые курицы. Первой, дрожа всем телом, выбежала Оля, за ней все остальные.

Оказавшись в гостиной, Олеся не могла успокоиться. Накручивая и изматывая себя. Так, не выдержав накала злобы, что распирала ей грудь она перешла на слёзы, всхлипывая говоря:

– Я постарела… – глотая слёзы, – раньше он точно не на кого не посмотрел.

Переходя на истерику, зло:

– Выполз гад, увидел трусишки. Бабник! – свернувшись калачиком вздрагивая плечами убиваясь в плаче в очередной раз пробубнила, – гад.

Оля, обняв тётушку, едва сдерживая слезу, попросила прощение, ей было искренне жалко ту. Олеся выглядела разбитой и удручённой.

Подруги, охая и ахая, снуя вокруг неё, как могли, старались успокоить.

Инна, накрыв ту пледом, глядя на неё не могла сдержать слезы. Те хлынули потоком скорее-всего из – за женской солидарности размазывая их по щекам стараясь скрыть гнев, прошептала:

– Гадёныш!

Однако Таня спешила успокоить всех, говоря, что всё – таки результат есть, Фирсов отписался.

Все как один оглянулись на комп, что был на диване. Прозвучал сигнал – оповещение о новом сообщение, и оно было от него. Оля, повернувшись к компу, отписалась:

– Да пошёл, ты!.. – и закрыла ноутбук.

Обняв Олесю уже на полном серьёзе попросила прощение. Та, смахивая слезы, целуя в нос племянницу, сказала:

– Оль! Кто же, как не я тебя за всё прощу. Мы же с тобой одной крови! – улыбаясь, – Глупенькая! Мы с тобой родня!

Оля сияя, как начищенный самовар выпорхнула из комнаты. За ней поглаживая живот, вышла и Инна, пробормотав:

– Ой, бабцы, что-то так есть хочется!..

Оказавшись на кухне, Инна и Оля занялись самообжорством. Инна, уютно усевшись за стол, найдя на нём бутерброды, на нервах стала набивать ими щеки, заглотнув очередной, призналась:

– Вот не хотела обжираться на ночь. Так ведь невозможно.

И тут же встав из – за стола, она поспешила к холодильнику, достав сосиски, стала на ходу поглощать, словно не ела минимум, как 2–3 дня.

Из-под лобья спросив Олю:

– Хочешь? Всё мне меньше достанется. А то завтра не отформатирую себя… – смеясь, – Я ленивая!

Оля, выходя из стресса, почувствовала ощутимый голод. Взяв предложенную ей сосиску, начала есть, чавкая. Совершенно расстроенная произнесла:

– Везёт, в галерею пойдёшь… – мечтательно, – богема! Инна, заглатывая сосиску пробубнила:

– Ой, Олька, ты даже не представляешь, чего это мне стоило… – обе вздыхая стали уминать за обе щёки…

… В гостиной всё ещё были «страдания». Олеся всхлипывала, кажется, что слезы в ней нескончаемы.

Таня успокаивала, как могла:

– Не плачь, дурёха. Мы его сделали! Пусть лопнут его глаза, да и всех комментаристов, – смахивая набежавшую слезу, – ты самая лучшая!

Олеся, где-то как-то понимая, что она именно такая, вздохнула.

Таня, видя просветление в настроение Олеси, срываясь дивана, вскочив на ноги, порхая, как птичка в начале мая, защебетала:

– Моё бельё ещё и не таких, как твой Аркадий доводило до безумия.

Глядя на пальцы рук, упиваясь сияньем брюлика, пусть тот маленький, но все же не стекляшка, сказала: