Секстет

Паскаль Ламартин наконец встретился с судьбой, которая уже давно кралась за ним по пятам. В тот День Благодарения в «Плазе» она вплотную подошла к нему и медленно, но неотвратимо повела за собой.

Это могло произойти где угодно – Паскаль снимал войну и в Боснии, и на Ближнем Востоке. Он возвращался на короткое время к Джини и сыну и снова устремлялся в самую гущу роковых событий. Тот день в маленьком городишке в Шри-Ланке, когда испуганный мальчик, не справившись со страхом, в приступе паники и отчаяния выстрелил из старого ружья, когда Паскаль поднял камеру, стал последним днем в жизни хорошего человека, смелого мужчины, но не самого лучшего мужа и отца.

Джини Ламартин, став вдовой, посвятила себя благополучию сына и хранила верность памяти мужа. Через несколько лет она вышла замуж за американца, который, по словам ее друзей, годился ей в отцы и которого она впервые встретила на похоронах своего отца.

Мириам Старк стала все чаще задумываться не только о собственной судьбе, но и о судьбе Роуленда. Она была женщиной, жившей по собственным правилам, и одно из них – не позволять приближаться к себе ни одному мужчине – она, судя по всему, собиралась нарушить.

В летний вечер, когда воздух был насыщен запахом роз, она вошла в маленький домик, расположенный в той части Оксфорда, где сливались река и канал. Дом, словно нависавший над водой и полный шумом воды, казалось, упрямо плыл против течения. Его комнаты, как всегда, были чистыми и прибранными, но она не могла теперь смотреть на них с обычным безмятежным спокойствием.

Она чувствовала, что сделала ошибку, создав этот холодный, тихий, девственный анклав. Она бродила по комнатам, ощущая, как в душе нарастает смятение. В гостиной с книгами и французским окном, выходившим в сад, на диване спал ее сын. На нем еще был теннисный костюм, а рядом лежала ракетка.

Мальчику было четырнадцать лет. Днем он казался немного неуклюжим и неловким, как все подростки, но спящий он был прекрасен. Некоторое время Мириам стояла и смотрела на него. Он лежал, вытянувшись во весь немалый рост, похожий на Адониса с картины эпохи Ренессанса. Голова была запрокинута, лицо горело от солнца и сна, темные волосы, нуждавшиеся в стрижке, обрамляли шею и лоб крупными кольцами.

Он должен был вырасти таким же высоким, как отец, у него были отцовские волосы, отцовские черты лица и такие же необыкновенные глаза. В прошлом Мириам жалела об этом и старалась не видеть в сыне наследственных черт его отца. Она хотела, чтобы ее сын был только ее ребенком, сознательно стараясь забыть об участии отца в его появлении на свет. В конце концов это отцовство было всего лишь результатом случая, неправильных вычислений, результатом соития, неожиданного для обоих партнеров.

В то время Роуленд Макгир был совсем не похож на человека, с которым она недавно случайно встретилась в Оксфорде. Прежний Макгир был более самоуверен, менее разборчив и менее терпелив. Он, как и она, делал карьеру и вскоре после единственной ночи, которую они провели вместе, уехал в Америку. Она была рада, что он уехал, что ничто не угрожает ее спокойствию и что она может продолжать идти своим путем в жизни. Когда два месяца спустя, не получив за это время ни одной весточки от Макгира, она обнаружила, что беременна, в ней проснулась дикая гордость. Она скорее умерла бы, чем поставила его в известность о случившемся.

Она растила сына одна, без помощи мужчины. Она презирала потребность большинства женщин в мужской опеке и защите. Это презрение и неприязнь к мужчинам, которые так легко и беспечно использовали женщины, остались в ней надолго. В любовниках она нуждалась лишь изредка, а идея брака не вызывала в ней ничего, кроме ненависти.

Она не жалела о прошлом, ни на мгновение не верила в возможность будущего с Роулендом и не желала его. И вот теперь ее не покидало ощущение, что она поступила неправильно. Теперь, когда Роуленд Макгир страдал от своего одиночества, она поняла, что сын принадлежит не только ей.

Роуленд нашел ее здесь спустя годы. Пусть это был лишь всесильный случай, но он произошел. И она больше не может делать вид, что Роуленда не существует в природе. Должна ли она рассказать Роуленду о сыне? Мириам не знала, должна ли, но она знала, что очень этого хочет, особенно теперь, после поездки к Линдсей.

А в лондонском доме, из окон которого был виден шпиль церкви, не спал Роуленд Макгир. Он твердо решил не прятаться от будущего, наученный горьким опытом последних лет. Пожалуй, он не станет звонить сейчас Мириам. Он опять нежданно-негаданно заявится к ней в первый уик-энд. И придет к ней домой, рискнув нарушить загадочную неприступность ее жилища. Роуленд даже улыбнулся, представив себе растерянность всегда уверенной в себе Мириам. Хотя на самом деле в растерянности пребывал скорее он.

Линдсей и Колин смотрели на черно-белый экран ультразвукового сканера.