Хотя во всем этом было много риторики, а у Брюсова - и нескрываемого самолюбования, эротика и чувственность получили права гражданства в русской поэзии (Алексей Апухтин, Константин Бальмонт, Николай Минский, Мирра Лохвицкая и многие другие).
В начале XX в. появляется и русская эротическая проза: рассказы "В тумане" и "Бездна" Леонида Андреева (1902), "Санин" Михаила Арцыбашева (1907), "Мелкий бес" Федора Сологуба (1905), "Дачный уголок" и "В часы отдыха" Николая Олигера (1907), "Гнев Диониса" Евдокии Нагродской (1910), "Ключи счастья" Анастасии Вербицкой (1910 - 1913) и т.д.
Настоящий взрыв эротизма и чувственности происходит в живописи. Достаточно вспомнить полотна Михаила Врубеля, "Иду Рубинштейн" Валентина Серова, остроумные откровенно-сексуальные шаржи Михаила Зичи, пышных красавиц Зинаиды Серебряковой и Натальи Гончаровой, элегантных маркиз и любовные сцены Константина Сомова, смелые рисунки на фольклорные темы Льва Бакста, обнаженных мальчиков Кузьмы Петрова-Водкина, вызывающих "Проституток" Михаила Ларионова. Русская живопись убедительно доказывала правоту Александра Головина, что ни один костюм не может сравниться с красотой человеческого тела.
Такая же революция происходит в балете. Классический балет демонстрировал главным образом женское тело, в нем должно было быть изящество, но ни в коем случае не страсть. Теперь все меняется. Дягилевские балеты стали настоящим языческим праздником мужского тела, которое никогда еще не демонстрировалось так обнаженно, эротично и самозабвенно. Современники отмечали особый страстный эротизм, экспрессивность и раскованность танца Нижинского и странное сочетание в его теле нежной женственности и мужской силы. Это было очень важно. До того мужчина мог быть только субъектом, но никогда - объектом эротических переживаний.
Меняется тип балетного костюма. Официальной причиной увольнения Нижинского из Мариинского театра было обвинение в том, что на представлении "Жизели" он самовольно надел слишком тонкое облегающее трико, оскорбив нравственные чувства присутствовавшей на спектакле вдовствующей императрицы . (Мария Федоровна потом это категорически отрицала ). Впрочем, новый русский балет мог расколоть даже парижскую публику. Когда Мясин появился на парижской сцене в одной набедренной повязке из овечьей шкуры, по эскизу Бенуа, язвительные журналисты переименовали балет из "Legende de Joseph" ("Легенда об Иосифе") в "Les jambes de Joseph" ("Бедра Иосифа") - по-французски это звучит одинаково. После парижской премьеры "Послеполуденного отдыха Фавна" Роден пришел за кулисы поздравить Дягилева с успехом, а издатель "Фигаро" Кальметт обвинил его в демонстрации "животного тела". Страсти бурлили так сильно, что на следующий спектакль, в ожидании потасовки, заранее вызвали наряд полиции, который, к счастью, не понадобился. Зато во время гастролей в США пришлось срочно изменить концовку спектакля: американская публика не могла вынести явного намека на мастурбацию.
Новая русская эротика не была ни благонравной, ни единообразной. По мнению Александра Флакера, русский авангард стремился не столько снять эстетические запреты на эротику, сколько снизить традиционный образ женщины и "снять" с понятия любви его высокие, сентиментально-романтические значения. Эрос авангарда -"низкий, земной эрос", причем физиологизму сопутствует тоска по утраченной сублимации.
Это искусство было таким же разным, как и его творцы. Если многие символисты, включая Гиппиус, Иванова, Мережковского и даже Бакста, считали секс средством духовного освобождения, то для Сомова, Калмакова и Феофилактова он был просто развлечением, источником телесного удовольствия, не связанным ни с какими высшими ценностями. Николай Калмаков подписывал свои картины с изображениями Леды, Саломеи и одалисок инициалами в форме стилизованного фаллоса. На его декорациях к сцене Храма Венеры в петербургской постановке "Саломеи" (1908) женские гениталии были изображены столь откровенно, что декорации пришлось снять сразу после генеральной репетиции. Николая Феофилактова называли Московским Бердслеем. Он любил изображать полураздетых женщин. Очень знаменит был его альбом "66 рисунков" (1909). Феофилактова высоко ценили Андрей Белый и Валерий Брюсов, который декорировал его рисунками свою московскую квартиру.
Очень часто в новом искусстве изображалось и поэтизировалось сексуальное насилие. Художники использовали для этого жанр карикатуры и печатались в сатирических журналах. Как и в поэзии, где богатую дань некрофилии отдали Брюсов и Сологуб, в живописи Cеребряного века широко отображались темы смерти и самоубийства, часто изображались трупы, скелеты и т.п. Очень моден был демонизм. Гравюры В.Н.Масютина (альбом "Грех", 1909) переполняют фантастические, чудовищные образы разнообразных монстров.