Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП)

– Так, значит, это правда, что ты впервые делаешь это не с возлюбленным? Что, денежки понадобились? Нет? Ты хорошо одета, но это еще ни о чем не говорит. Тогда… может быть… мы любим немножечко порок?..

Отвращение Северины было таким сильным, что она вынуждена была отвернуться, чтобы не поддаться искушению и не ударить что есть сил по этому чересчур бледному лицу.

– Ты стыдишься, подумать только, ты стыдишься, – шептал господин Адольф, – но ты получишь удовольствие, вот увидишь.

Он хотел снять с Северины жакет, но она резким движением увернулась от него.

– Это и в самом деле не “липа”! – воскликнул господин Адольф. – Ты возбуждаешь меня, милая, ты возбуждаешь меня.

Он попытался было обнять Северину, но удар в грудь заставил его отступиться. На какую-то долю секунды он опешил, но внезапно желание раздосадованного мужчины, который платит, произвело в его блеклых глазах, в добродушных чертах его лица такую же перемену, как та, что заставила Северину повиноваться приструнившей ее госпоже Анаис. Он схватил женщину за запястье и, приблизив к ней побледневшее от ярости лицо, выговорил:

– Ты уж часом не сумасшедшая ли, а? Я люблю немного пошутить с потаскушками вроде тебя, но это уж слишком.

И в этот момент жуткое сладострастие, подобное тому, которое она ощутила несколько минут назад, но только еще более жгучее, лишило Северину всякой силы к сопротивлению.

Она выскочила из дома, едва успев привести в порядок одежду, не слушая обвинений и упреков госпожи Анаис. Удовольствие от испытанного ею унижения мигом рассеялось, как только к ней прикоснулся тот, кто вызвал его. Господин Адольф взял ее лишенной признаков жизни.

Северина бежала по влажным сумеречным набережным, по шумным широким улицам, которые она не узнавала, по площадям, громадным, как ее отчаяние, заполненным кишащими гусеницами, столь же бесчисленными, как и те, что терзали ее мозг, бежала прочь от улицы Вирен, от господина Адольфа, от того, что натворила, и, главное, от того, что ей еще предстояло сделать. Она не хотела больше думать об этом – настолько ей казалось недопустимой сама мысль, что вот сейчас она возвратится к себе домой и найдет там все на своих местах. Она шагала все быстрее и быстрее, не думая о направлении движения, словно важно было лишь количество сделанных шагов, словно она хотела увеличить все труднее преодолеваемое пространство между нею и ее квартирой. Так она шла, то пробираясь сквозь плотную толпу, то плутая по безлюдным переулкам, как затравленный зверь, бегом своим пытающийся унять боль в ранах. Наконец усталость остановила ее. Она прислонилась к какой-то стене, спряталась в отбрасываемую ею тень. И тут ее сознание опять наполнили удручающие картины. Снова пытаясь освободиться от них, она зашагала дальше. На этот раз изнеможение одолело ее очень быстро. И тогда она предалась воспоминаниям о прожитом дне. Не получая от этого ничего, кроме смертельного ужаса, Северина все перебирала и перебирала их, пока могла, так как они по крайней мере защищали ее от необходимости принять какое-то решение. Но мало-помалу они утратили способность заполнять все ее сознание. Фантастическими пятнами у нее перед глазами проплыли подъезд их дома, взгляд консьержа, улыбка горничной, зеркала, все зеркала, одно за другим отражающие лицо, зацелованное воспаленными губами господина Адольфа. Уж лучше немедленно бежать назад, к госпоже Анаис, и попросить у нее приюта на всю жизнь, на все ночи и дни.

– Дневная Красавица… Дневная Красавица, – произнесла Северина.

Разве это имя давало ей право возвращаться домой?

Внезапно она устремилась к автомобилю с медленно мигающими лампочками и прокричала шоферу свой адрес, добавив:

– Быстро, быстро. Речь идет о моей жизни. Наконец она сумела уяснить главную причину своей тревоги. Как она ни пыталась заслониться от образа Пьера, он все же проник в ее сознание, и Северина поняла, что для нее сейчас не имеют значения ни унижения, ни страх, что главное – обязательно вернуться домой раньше Пьера и сделать так, чтобы он не страдал.

– Начало седьмого, – прошептала она с дрожью, входя в свою комнату. – В моем распоряжении всего полчаса.

Она стремительно сбросила с себя всю одежду, несколько раз вымыла все тело, до боли растирая его. Она была бы рада сменить кожу.

Что касается верхней одежды и белья, то она с трудом устояла перед искушением развести огонь и сжечь их, как после какого-то преступления.

Пьер увидел жену уже в пеньюаре. Когда он обнял ее, Северина, похолодев от ужаса, вспомнила:

– Волосы, я же совсем забыла про них.

Она была уверена, что от них исходит запах, узнаваемый среди сотен других, запах улицы Вирен, и была удивлена, когда Пьер сказал ей своим обычным голосом:

– Ты уже почти готова, милая. Я тоже сейчас потороплюсь.