Сексуальная жизнь Катрин М. (сборник романов) (ЛП)

Мой первый мужчина познакомил меня со вторым. Среди коллег Клода была супружеская пара, лет на двенадцать старше нас, с которыми у Клода завязалась дружба. Он был невысокого роста, но спортивного сложения, а ее монгольское лицо, обрамленное коротко стриженными светлыми волосами, поражало невероятной красотой. Она также отличалась довольно суровым характером, что нередко случается с интеллигентными сексуально раскованными женщинами. Вполне возможно, что, прежде чем познакомить меня с ним — то есть обставить все таким образом, чтобы мы очутились в одной постели, — Клод некоторое время спал с ней. Между нами четырьмя завязались отношения «диссоциированного эшанжизма», и мы не позаботились «интегрировать» диссоциированные связи даже после того, как я и Клод сняли небольшую квартирку на одной лестничной площадке с ними. Когда она приходила к нам повидать Клода, то я непременно отправлялась в их квартиру на встречу с ним. Перегородка между квартирами служила чем-то вроде разделительной черты на экране телевизора — по обе стороны виртуальный зритель мог бы увидеть совсем разные фильмы. Правило было нарушено лишь однажды. Это произошло в Бретани, где у них был дом, в котором мы проводили иногда по нескольку дней. Я помню тот день и мягкий холодный свет, заливавший комнату и освещавший диван в углу, на котором расположился хозяин. Я сидела на краешке. Клода не было дома, а хозяйка сновала туда-сюда, погруженная в домашние хлопоты. Он поглядел на меня тем странным, безвольным, почти рабским взглядом, свойственным некоторым мужчинам, даже когда они отдают самые строгие приказания, притянул к себе, взял за подбородок, поцеловал, после чего направил мою голову вниз, к члену. Так было даже лучше. Я предпочитала приводить его член в боевую готовность, скорчившись в три погибели, чем тянуться за долгим поцелуем. Я отсосала на «отлично». Возможно, именно во время этого эпизода мне стало окончательно понятно, что я обладаю ярко выраженными способностями к минету. Его ладонь покоилась у меня на голове, и я чутко повиновалась ее малейшим движениям, легкими касаниями задающим ритм, и старалась максимально скоординировать движение рук и губ. Все это я прекрасно помню. Однако самым ярким воспоминанием остаются взгляды. Время от времени я была вынуждена набирать в легкие очередную порцию кислорода, для чего приходилось поднимать голову. В такие парадоксальные моменты моему взгляду становилось доступным то, что до этого было сокрыто огромной молнией на ширинке, и я замечала, как она (хозяйка) смотрела на него — нежная опустошенность ее взгляда вызывала в памяти слепые глазницы статуи, — а он на нее. Его взгляд был какой-то потерянный, вопрошающий. Сегодня мне кажется, что я тогда — еще смутно и неуверенно — поняла, что даже при условии, что искренние отношения между друзьями растут и ширятся вольно и без принуждения, подобно вьющейся лозе, не знающей препятствий и свободно стремящейся к солнечному свету полной и ничем не ограниченной свободы, недостаточно просто отдаться на волю пьянящего потока чувства причастности к этому коллективному чуду: рано или поздно неизбежно наступает одиночество, и тогда приходится принимать очень личное решение о том, как жить и вести себя в дальнейшем. Я люблю это одиночество.