Сексуальная жизнь наших предков

Портрета первых Ферреллов, упомянутых в приходском пергаменте, на стенах «Виллы Гранде» не было – ни на холсте, ни на доске. Но Ада знала, что дон Гарсия и донна Химена увековечены художником ломбардской школы в конце XVI века на алтарном образе тогдашней Ордальской коллегиаты. Мужчина и женщина чуть за тридцать, одетые с присущей испанцам пышностью и повернувшиеся в три четверти (донаторы, как всегда, держат в руках макет всей церкви, хотя их деньги пошли только на восстановление фасада и крыши), преклонили колени перед троном, на котором сидит увенчанная короной Мадонна. У их ног герб рода Ферреллов: щит, разделённый на четверти, в которых помещены корабль, цветущее дерево, олень и латная перчатка. Каждое лето после начала каникул бабушка Ада привозила внуков воздать дань памяти прародителю и его супруге, урождённой Аркер, но дети отвлекались на соседний образ, сверкающую золотом заалтарную преграду XV века: та была разделена на квадраты, и в каждом открывалась новая сцена, полная любопытных подробностей, – совсем как в комиксах.

Алтарный образ был написан анонимным художником, известным как «мастер из Ордале», исследованием которого сейчас занималась молодая искусствовед Чечилия Маино, невеста Лео Кампизи. Подростком Ада обожала овал лица Химены, её полные губы, прямой взгляд карих глаз.

У детей, внуков, правнуков и прочих потомков этой пары были настоящие портреты, фанатично сохранявшиеся в семье. Бабушка читала список предков как молитву – сплошь испанские имена с несколькими повторами: «Диего, сын первого Гарсии, Джироламо, Мартино, Гарсия, Альфонсо, Феррандо, Джироламо, Джованни Элиа, Мартино, Гонсало, Гарсия, Раймондо, Диего, Феррандо – мой отец, а ваш прадед». Чтобы сохранить чистоту крови, объясняла донна Ада, первенец Ферреллов непременно женился на даме благородного происхождения, так что эти предки тоже включены в список и запечатлены на портретах.

На родословном древе было видно, что каждая из дам породила на свет невероятное количество детей. У Гарсии и Химены, основателей рода, к моменту пожертвования, помимо спасшегося от смерти первенца, было четыре дочери. Позже родился второй мальчик, Диего, который после смерти не оставившего потомства брата продолжил линию наследования, а затем ещё пятеро детей – всего одиннадцать.

С другой стороны, хихикали подростками Ада с Лауреттой, что вообще делать в Ордале долгими зимними вечерами в плохо отапливаемом и ещё хуже освещённом доме, в огромной кровати с высоким кованым изголовьем, под тяжёлыми домоткаными простынями в XVI, XVII и XVIII веках? Благородные дамы выходили замуж в восемнадцать после долгих межсемейных переговоров о приданом, объединении соседских земель или окончании древней вражды – в общем, о чём угодно, кроме, конечно, любви. Через девять месяцев на свет появлялся их первый ребёнок, а потом они продолжали непрерывно рожать на протяжении всего детородного возраста, который у некоторых мог длиться лет тридцать.

Мужчины не сидели дома: они устраивали охоты, объезжали кладовые, учитывали поголовье скота, посещали судебные заседания в Доноре, чтобы проследить за бесконечными разбирательствами с соседями, проводили вечера за игрой в карты в «дворянском собрании». Некоторые участвовали в местном самоуправлении. Многие коллекционировали охотничьих собак и парадное вооружение, а отдельные чудаки – даже старые книги или предметы искусства. Другие плодили внебрачных детей, брюхатя домашнюю прислугу или не имеющих возможности отказаться крестьянок в своих поместьях. Большинство впоследствии не проявляло к своим отпрыскам никакого интереса, даже когда в голодный год те буквально умирали от недостатка еды, хотя некоторые всё-таки материально обеспечивали их будущее. «Кто знает, со сколькими деревенскими и фермерскими семьями мы связаны, сами того не зная?» – много раз думала Ада.

А вот жёны домов не покидали. Им практически нечем было себя занять: по хозяйству работали слуги, они же приглядывали за детьми. Дамы вышивали, бормотали молитвы, перебирали чётки. Романов не читали: совсем уж неграмотные встречались редко, но мало кто продвигался дальше затёртого до дыр молитвенника. Церковь посещали только в компании пожилой служанки, в гости ходили всегда в сопровождении и только в отчий дом, а если родители жили далеко, ездили в карете. Гуляли редко. Вечно ходили с набухшим животом: едва кончалась одна беременность, начиналась другая. Рожали дома. Для вскармливания новорождённого привозили из деревни крестьянку: давать ребёнку грудь считалось недостойным дворянки.

И каждую ночь мужья, ни разу не видевшие их обнажёнными, проникали в них без особых прелюдий.

– Кто знает, вдруг им это нравилось? – спросила как-то восемнадцатилетняя Лауретта.

– Кто знает... – эхом ответила шестнадцатилетняя Ада.

А однажды, набравшись смелости, вызывающим тоном повторила этот вопрос бабушке.

– Наш долг – доставить удовольствие им, – сухо ответила та. И добавила: – Мне стыдно за тебя. Ты совершенно испорченная девчонка, раз о таком думаешь.

17