Мне стыдно быть бедной. Такой бедной, как вы, девушки, даже и представить себе не можете. Отец проигрался в пух и прах, и теперь у нас нет даже крыши над головой – ни в Доноре, ни в Ордале. Из жалости нас пустила к себе пожилая вдовая кузина отца, тётя Эльвира, иначе пришлось бы идти в приют, а это стало бы позором не только для нас, но и для всего семейства Феррелл. Тётя предоставила нам в глубине квартиры две комнаты, где никогда не разжигают камина – даже зимой, когда у мамы случались приступы. Отец, по его словам, изо всех сил старается вернуть наше состояние (или, как ворчит тётя Эльвира, ещё глубже загнать нас в долги). У меня с двенадцати лет не было нового платья, я донашиваю те, из которых выросли кузины. Конечно, это не Золушкины лохмотья: ткани прекрасного качества, а наша горничная, Тоска, очень удачно их подгоняет, расставляя, если они узки, или подшивая воланы, если коротки. Но эти платья уже видели на других девушках, и поэтому все в Доноре их узнают: городок-то маленький. Кузины очень добры ко мне, не забывают приглашать на праздники, пикники, конные прогулки и балы-маскарады, которые теперь называют карнавалами. Но мне не хочется довольствоваться ролью бедной родственницы, которая не может ответить им взаимностью. У меня есть чудесная отговорка, чтобы не покидать дом: здоровье матери. Она уже почти год не встаёт с постели и нуждается в постоянном уходе.
Сказать по правде, ухаживает за ней горничная, потому что я целыми днями занимаюсь тётей Эльвирой, чтобы отплатить ей за гостеприимство. Я помогаю ей одеваться и причёсываться, читаю молитвенник... Но большую часть времени мы проводим за вышиванием: я – в гостиной, рядом с тётей, а Тоска – там, в промёрзшей за зиму комнате, возле маминой постели. У нас золотые руки, у неё и у меня. Тётя Эльвира откладывает всё, что мы вышьем, в приданое кузинам или раздаривает, демонстрируя свою щедрость, при этом рассказывает, что купила у монахинь, а нам не даёт ни гроша: «Знаешь, во что мне обходится еда и проживание на четверых?»
Обед и ужин ей подают в столовую, а я спускаюсь в кухню за одной порцией, заворачиваю её в салфетку, уношу в мамину комнату, и мы едим вместе с ней и Тоской, держа тарелки на коленях.
Все кузины уже обручены, а у меня теперь и приданого нет, потому что отец проиграл его, а семейные драгоценности заложил ростовщикам. Даже чтобы уйти в монастырь, как это делают девицы дворянского происхождения, и то нужно приданое.