Сексуальная жизнь сиамских близнецов

В общем, я собралась уезжать, но, конечно, ни о каком бизнес-колледже речи не шло. Я решила поступать в Институт искусств. До Чикаго я доехала на автобусе и заселилась в дешевый мини-отель в Аптауне[59]. Было страшно: казалось, что в отеле и на близлежащих улицах мне попадались лишь не вполне нормальные или просто откровенные психи. Свою дверь я все время держала на замке. К счастью, я быстро нашла на «Крейгслисте»[60] комнату на цокольном этаже рядом с Вестерн-авеню. Я устроилась работать в местный видеопрокат и стала жить на кофе и сигаретах. Быстро похудела до 54 кг: сбрасывала вес со скоростью больного в терминальной стадии.

Чтобы ходить по барам, я была слишком юной, а обзавестись фальшивой айдишкой[61] не хватало смелости, так что моя социальная жизнь ограничивалась посиделками с коллегами по работе за чашкой кофе. Я стала проводить время с парнем по имени Майки, который работал в видеопрокате на полставки. Он был на два года старше и учился в Коламбиа-колледже на литературном отделении. Весь в какой-то сыпи, с кадыком, выпиравшим, как поросенок во чреве змеи, Майки чем-то отдаленно напоминал Барри, хотя внешне совсем не был на него похож. Искренний, милый парень, может, немного самовлюбленный, но в целом безобидный. (Позднее я пойму, что это, видимо, самое оскорбительное, что можно сказать о человеке.) Мы много обсуждали кино и пересмотрели кучу фильмов в «Джин-Сискеле»[62] и «Фейсетсах»[63]. Он так хотел почитать мне свою писанину, которая, на мой взгляд, была довольно наивной, а потом мы начали вдруг целоваться, и вскоре он с горем пополам избавил меня от девственности – будто снял с меня какое-то старое, тяжелое пальто.

Погода была ужасная; всякий раз, когда я выходила за дверь, хотелось плакать. В Поттерс-Прери тоже бывало холодно, но первая зима в Чикаго – эти ледяные метели и жуткий ветер, дувший с озера, – травила меня беспощадно. Как только я оказывалась на улице, у меня буквально замерзали глазные яблоки, а челюсти начинали клацать от холода. Стало понятно, почему электрическим и газовым компаниям было запрещено отключать жилые дома в январе, феврале и в первые две недели марта: это было бы равносильно убийству. Добраться до автобусной остановки и проехать небольшое расстояние до работы и обратно – это была страшная пытка, которой я подвергалась дважды в день. Если ты выросла в Миннесоте, понятно, что снег тебе не в новинку. Ты любишь плюхаться в снег, ты играешь в снежки, убираешь снег с дорожек перед домом и осторожно ездишь по снегу. Ты наблюдаешь из своего нагретого, как реактор, дома, как снег идет дни напролет, образуя толстые сугробы, которые смерзаются и покрывают стылую землю на долгие месяцы. В большом городе все по-другому: сначала первый снег и вроде кайф, но потом – грязная каша и уныние. Зато с приходом весны в городе как будто нажимают какую-то кнопку. Все мгновенно оттаивает, на зеленых улицах практически на твоих глазах расцветают цветы.

В соответствии с волей покойной бабушки Ольсен заначку перевели мне на счет в день моего девятнадцатилетия. До этого я перебивалась на зарплату продавщицы видеопроката и карманные деньги, которые из дома присылали мне мама с папой, ошибочно полагавшие, что я учусь в школе бизнеса при Университете Де-Поля. Я им гнала, что плачу за первый курс из собственных накоплений, и такой «жест» заставил папу смотреть на меня с таким восторгом, будто я отпочковавшийся от него начинающий предприниматель.

Я шла на всевозможные ухищрения, чтобы поддерживать этот обман, даже ездила в кампус Де-Поля, покупала фирменные канцтовары в университетском магазине и добывала разные семестровые программы. Но ждала я лишь наступления двух важных весенних дней, которые должны были стать судьбоносными. Я помнила об этом всю зиму, промерзая до самых косточек. За неделю я почти перестала спать, я была на грани.

И этот день настал: я отправилась в Институт искусств, чтобы принять участие в программе «Зачисление в тот же день».

Весь процесс длится 48 часов – это такой аналог распродаж на Черную пятницу после Дня благодарения[64], только в образовании. Со своим портфолио я пришла в актовый зал института, и мне выдали номер: 146. После этого я присоединилась к другим соискателям. Всего нас было 250 человек, все были рассажены за несколько круглых столов. Когда называли очередной номер, кандидат шел со своим портфолио наверх и там представлял его преподавателю института. Затем преподаватель уходил советоваться еще с кем-то, тот соглашался или не соглашался, и тебя, соответственно, зачисляли или не зачисляли. То есть решение принималось именно в этот момент.

В общем, я вписалась в эту жуткую процедуру и, пока сидела, ужасно нервничала, иногда озираясь на всех остальных кандидатов. Крутые, наглые, полные тревог, почтительные, обомлевшие: некоторые заводили разговоры, а я ждала своей очереди, уткнувшись в «Спору судьбы» – последний роман Рона Тороугуда.