Сексуальная жизнь в Древнем Риме

Но при всем при этом мы должны помнить то, о чем говорили в главе о литературе: эпоха Домициана отличалась любовью к сенсационным зрелищам, полным мрачных ужасов. Пусть в наши дни это кажется полной безвкусицей, но тогда это было столь модно. Вспомнив это, мы увидим, что даже знаменитое погребальное пиршество Домициана – не доказательство его садистской натуры. Не доказывает его жестокость и то, что он убил Париса, любовника своей жены, а затем, несмотря на воссоединение с женой, сделал наложницей свою племянницу Юлию.

Мы не должны забывать замечание Светония («Домициан», 9): «В начале правления всякое кровопролитие было ему ненавистно». Едва ли можно отрицать, что Домициана, как и Тиберия, жестокие жизненные испытания вынудили постоянно быть настороже, проявляя порой чрезмерную суровость. В последние годы жизни все сильнее и сильнее проявлялось его безграничное коварство. Он мог пригласить для беседы согрешившего чиновника, даже пообедать с ним, а затем так изящно распрощаться, что человек уходил веселый и беззаботный. На следующий день его казнили. Разумеется, это не признак мягкой и гуманной натуры, однако истории аналогичные случаи неизвестны.

К концу жизни Домициан, вероятно, превратился в странного, едва ли не жуткого человека, никому не доверявшего и вечно опасавшегося заговоров. Этот страх порой бывал оправдан и вполне естествен был для императора, помнившего, как умерло большинство его предшественников. Хотя в итоге даже его жена Домиция (изменявшая ему с актером Парисом) была замешана в его убийстве, это ничего не говорит нам о характере Домициана. Любовницу пантомима нельзя считать высоконравственной женщиной. О Домициане часто судили неверно, и трудно не испытывать к нему симпатии, читая, например, такое (Светоний, 21): «Пиры он устраивал частые и богатые, но недолгие: кончал он их всегда засветло и не затягивал попойками. Вместо этого он потом до отхода ко сну прогуливался в одиночестве. С этим можно сопоставить короткое замечание Кассия Диона (67, 1): «Он никогда не питал ни к кому искренней привязанности, за исключением одной-двух женщин.

В этой связи мы должны поговорить о следующем: Домициан прославился исключительно жестокими и несправедливыми преследованиями философов-стоиков. Выше мы уже вели разговор о роли, которую стоическая философия играла в имперскую эпоху; сейчас же нам нужно рассмотреть, в чем конкретно заключались эти преследования. Во-первых, следует заметить, что стоиков преследовали и до Домициана, даже при его гуманном предшественнике Веспасиане. По крайней мере, Светоний пишет («Веспасиан, 13): «Вольности друзей… строптивость философов нимало его не беспокоили… Ссыльный киник Деметрий, повстречав его в дороге, не пожелал ни встать перед ним, ни поздороваться, и даже стал на него лаяться, но император только обозвал его псом.

Кассий Дион (65, 12) рассказывает более подробно: «Гельвидий Приск был зятем Фразеи; он получил воспитание в стоическом духе и подражал свободным речам Фразеи, порой совершенно беспричинно. Будучи претором, он ни разу не почтил императора, а, напротив, непрестанно его оскорблял. Из-за этого трибуны однажды арестовали его и велели своим помощникам стеречь. Веспасиан не выдержал и покинул Сенат в слезах, говоря: «Мне унаследует либо мой сын, либо никто… Веспасиан ненавидил Гельвидия Приска не столько из-за оскорблений, которыми Гельвидий осыпал его и его друзей, сколько из-за бунтарского духа этого человека, потворствовавшего черни, отвергавшего монархию и восхвалявшего демократию. От слов он перешел к делу и сколотил кружок сторонников, словно назначение философии – оскорблять властителей, возбуждать народ, оказывать неповиновение законам и поднимать бунты. Будучи зятем Фразеи, он пытался ему подражать, но это кончилось для него плохо.