Сексуальная жизнь в Древнем Риме

Я же на то и не бью, чтобы ребяческим вздором
Лист у меня распухал, лишь весу способный дать дыму.
Тайно скажу: пред тобой я теперь, по внушенью Камены,
Грудь желаю раскрыть и частью, какою владеешь
Ты души у меня, Корнут, показать тебе, милый
Друг мой, отрадно: ведь ты распознать ударяя искусен,
Где тугое звенит, где пестрых речений покрышка.
К этому сто голосов испрашивать я бы решился,
Чтобы, насколько тебя в извивах души впечатлел я,
Высказать ясно я мог и то все выразить словом,
Что таится в тиши неизрекаемо в сердце.
Как боязливо впервой я хранительный пурпур оставил,
И препоясанным в дар я ларам буллу повесил;
Как провожатых привет и тоги подол уже белый
Дозволяли глазам по всей разбегаться Субуре;
Где так сомнителен путь и в неведеньи жизни ошибка
По разветвленным путям пугливые души уводит,
Я приютился к тебе: и нежные годы приемлешь
Ты, Корнут, как Сократ на груди: тут ловко и тихо
Приложенное правило сгладило нрава неровность,
И укрощается разумом дух и старается сдаться,
И под твоим он перстом получает облик изящный.
Помню ведь я, как с тобою мы долгие дни проводили,
И с тобой за столом коротали мы с вечера ночи;
Дело одно и покой сообща делили мы оба,
И за важным столом нараспашку пускали мы скромность.
Не сомневайся и в том, что обоих в надежном союзе
Наши сочувственны дни и одной предводимы звездою:
Хоть и правду хранящая парка нам взвесила время
На уравненных Весах иль час рождения верных
Меж Близнецов поделил двоих одинаковый жребий,
И Сатурна грозу сокрушаем мы общим Зевесом;
Что с тобой за звезда меня сочетает, не знаю[98]

.

Смысл этого трогательного признания благодарности ученика учителю состоит в том, что, по словам Персия, когда он вырос, то мог направить свои взоры на Субуру (где в основном жили проститутки), но предпочел углубиться в философию под руководством своего возлюбленного и почитаемого учителя. Если Персий говорит, что учитель любил его любовью Сократа, речь в крайнем случае идет о высокодуховной форме гомосексуализма. Вряд ли стоит прибавлять, что это была слишком возвышенная любовь, чтобы содержать какие-либо сознательные проявления сексуальности.

Персий платит своему наставнику такой утонченнейшей данью (v, 63 и далее):

Ты же любишь бледнеть, над страницами сидя ночными,
Ибо, уча молодежь, в очищенный слух ей влагаешь
Ты Клеанта посев: и старый, и малый ищите
Верную цель для души и напутствие бедным сединам![99]

Эти слова можно бросить в лицо тем, кто воображает, что старикам бессмысленно чему-либо учиться, и кто непрестанно выступает за «обучение молодых у молодых».

Эпическая поэзия в посленероновскую эпоху в основном сохраняет стиль и вкус времен Нерона. Ее основные представители – Валерий Флакк, Силий Италик и Стаций; у всех троих Риббек усматривает склонность к демоническим персонажам и сценам, к темным силам зла и безумию, к ужасам подземного мира и к ярким описаниям грандиозных битв и причудливых и отвратительных смертей.