— Но что? — спрашиваю, оглядываясь вокруг, и только сейчас понимаю, что папы нет в комнате. — С ним всё хорошо? — мой живот скручивается в узел, когда в моей голове пролетает худший сценарий.
— Да, да, конечно, — она сжимает мою руку, и комок нервов в моём животе расслабляется. — Ему просто нужно было съездить домой, пока они накладывали тебе гипс.
— Зачем? — я не могу быть ещё более запутанной.
— Для того чтобы вызвать полицию на эту кучку жалких ублюдков! — выпаливает Сэмми, очевидно, повторяя слова папы.
— Сэмюэль! — ахает мама.
— Он прав.
Моя голова инстинктивно дёргается в сторону голоса отца, когда тот входит в комнату, посылая боль по всему телу.
— Как тут моя девочка? — спрашивает он с теплотой в голосе, которую я никогда не слышала, подходя к моей кровати. — Ты нас немного напугала, юная леди. Но ты идёшь на поправку. Моя сильная малышка Эхо, — она наклоняется и целует меня в лоб. — Я люблю тебя.
— Ч-что случилось? — спрашиваю, мой голос всё ещё хриплый. — Ублюдки?
— Не переживай из-за этого прямо сейчас, — говорит мама.
— Нет, пожалуйста, скажи мне, — умоляю я. — Что случилось? — я хочу спросить о Кингстоне, но видя, как на лице отца полыхает чистый гнев, решаю отложить это на потом.
Когда мне никто не отвечает, я, несмотря на разочарование и боль, решительно пытаюсь принять сидячее положение.
— Эхо, нет, тебе нужен покой, — говорит мама, в то время как папа подходит ближе.
— Пап? — прошу я. Я смотрю ему в глаза, надеясь донести до него, что смогу справиться с правдой.
— Если попытаешься подняться ещё раз, я перестану рассказывать. Поняла?
Я шепчу «да», потому что не испытываю желания кивать или напрягать свой голос больше, чем нужно для простых ответов.
— Кингстон устроил вечеринку в павильоне, — говорит отец. — Эта дерьмовая музыка орала так сильно, что разбудила мистера Стюарта по соседству. И когда
— Зачем он это сделал? — спрашиваю я, отказываясь верить в то, что Кингстон настолько неуважительно поступил с моей семьей, организовав там вечеринку.
— Когда Кингстон наконец-то вернётся домой, я уверен, он, чёрт побери, объяснится. Будь уверена.
— Его не было там?
Что-то тут не сходится. Кингстон не сделал бы этого, я это знаю. И даже если бы я была не полностью в нём уверена, то как бы он
— Нет, и он не отвечает на телефон. Клей был там, думаю, теперь он хороший парень. Он сказал, что услышал об этом от кого-то из приятелей и добрался туда так быстро, как только мог. Он приехал туда, чтобы помочь нашей семье и даже пытался отыскать Кингстона… прежде чем я туда добрался. Я могу быть лояльным по отношению к новому другу. Но Кингстон...
— Стой, нет!
Я ёрзаю, и жгучая боль моментально простреливает мою больную руку и голову. Смотрю маме в глаза, умоляя сказать хоть что-то. Клей уж точно
— Ага, как же, Клей —
И тут меня осеняет: она ничего не говорит, потому что предана своему сыну. Если «сдать» Клея, то Себастьян тоже будет «раскрыт», а она не станет этого делать. К сожалению, — и я прекрасно понимаю, к огромному стыду для моей мамы, — Кингстон выступает в роли жертвенного агнца любви моей мамы.
— Чего ты не договариваешь, Эхо? — начинает допрос папа.
Слёзы грозятся вырваться из моих глаз, из-за чего моё зрение становится размытым. Я нахожусь в той же лодке, что и моя мама. Это ужасная несправедливость, и Кингстон не заслуживает всех этих необоснованных обвинений. Но для меня Себастьян тоже на первом месте, поэтому я молчу.
К тому же, пока я не услышала фактов от Кингстона, я, возможно, всё не правильно поняла. Но, по крайней мере, мои предположения основаны на слепой вере в него, а не на полностью незаслуженной вере в Клея.
— Эхо? — давит мой папа.
— Ничего, — бормочу я, и к счастью, мама приходит мне на помощь.
— Я пытаюсь связаться с Кингстоном и буду продолжать это делать, — говорит она наконец-то, успокаивая моё внутреннее смятение. Она кладёт руку на плечо моего отца. — Давай разберёмся во всём завтра. У твоей дочери перелом руки и довольно-таки серьёзное сотрясение. Я бы сказала, что её отдых и восстановление прямо сейчас являются наиболее важными вещами.
В висках и вправду уже пульсируют, а зрение становится всё больше размытым, потому что мне ненавистно, что нам с мамой приходится молчать, оставляя всё, как сейчас, и вводя тем самым папу в заблуждение.