Сексус

А вот О'Мара совсем, казалось бы, другое дело. Ловкий и быстрый как змея. У него был длинный изогнутый пенис, который молниеносно проскальзывал внутрь и распахивал дверь матки. О'Мара умел сдерживаться, сохранял полный контроль над собой. Но и этот способ не очень привлекал Ирму. О'Мара использовал свой пенис, словно это было съемное приспособление. Стоять над ней, лежащей в постели с раскинутыми ногами, ждущей его, заставлять ее любоваться им, брать его в рот или принимать в подмышки – вот в чем была для него самая сладость. Он давал ей почувствовать, что она в его власти, вернее, во власти длинной скользкой штуковины, висящей у него между ног. А эрекция у него могла быть в любое время, по желанию исполнителя, так сказать. И он никогда не выглядел охваченным страстью, вся его страсть концентрировалась в его члене. Он бывал и очень нежным тоже, но все равно эта нежность не волновала ее – слишком все это было выучено, воспринималось как приемы любовной техники. В нем не было ничего «романтического» – вот так она определяла его порок. Он чертовски был упоен своим сексуальным искусством, а это мешало. И все-таки оттого, что у О'Мары был необычный член, оттого, что он был длинен и изогнут, оттого, что мог стоять бесконечно долго, что нередко заставлял ее забыть обо всем, она не в силах была отказать ему. Стоило ему только вытащить его и дать ей в руки, как она уже была готова. Правда, иногда он вынимал его в состоянии неполной эрекции, и это ей не нравилось. Но даже и тогда он был больше, приятнее, нежнее, чем член Артура Реймонда в боевой стойке. Член О'Мары принадлежал к породе зловещих угрюмцев. О'Мара был Скорпион. Он словно какая-то допотопная тварь, затаившаяся в засаде, некая гигантская, крадущаяся, терпеливая рептилия, обитающая в болотах. Он был холоден и плодовит. Вся его жизнь заключалась в спаривании. Если нужно, он мог годами терпеливо дожидаться очередной случки. И когда жертва доставалась ему, когда он смыкал на ней свои челюсти, он пожирал ее не спеша, кусочек за кусочком. Вот он какой был, О'Мара…

Я поднял глаза и увидел Мону, стоявшую с заплаканным лицом на пороге комнаты. За ее спиной Артур Реймонд держал обеими руками кое-как уложенный тючище. Артур улыбался во весь рот, он был очень доволен собой, ну просто в полном восторге.

Не очень-то мне хотелось вскакивать и устраивать представление, особенно в присутствии Артура Реймонда.

– Ну, – проговорила Мона. – Тебе нечего сказать? Ты извиниться не думаешь?

– Конечно, извинится, – сказал Артур, явно боявшийся, что она сию же минуту повернет обратно.

– Я же не вас спрашиваю, – оборвала его Мона. – Я его спрашиваю.

Я поднялся с кровати и шагнул к ней. Артур выглядел дурак дураком. Я знал, что он ничего не пожалел бы, лишь бы оказаться на моем месте. Мы обнялись, и Мона, повернувшись к нему, буркнула:

– А чего вы не уходите?

Лицо Артура стало красным как свекла, он попробовал пробормотать какие-то извинения, но слова застряли у него в горле. Мона с треском захлопнула за ним дверь.

– Идиот, – сказала она. – Ох, как меня воротит от этого дома!

Она прижалась ко мне всем телом, и я почувствовал, что желание и отчаяние ее стали другими. Разлука, какой бы короткой она ни была, оказалась для нее действительно настоящей. И это испугало ее. Никто еще так легко не позволял ей уйти. Не только унижение испытала она – ее еще это и удивило.

Интересно наблюдать, как схоже поведение разных женщин в таких ситуациях. Почти без вариантов первым следует вопрос: «Почему ты так поступил?», или: «Как ты мог так ко мне относиться?» Мужчина в таких случаях скажет: «Давай больше не обсуждать. Забудем об этом». Но женщина реагирует так, будто поражена в самые жизненные центры и вряд ли оправится от этого удара. В ней все обосновано чисто личным, она рассуждает только о себе, со своей точки зрения, но не «я» побуждает ее к упрекам, а ЖЕНЩИНА. То, что человек, которого она любит, к которому привязана всей душой, которого сотворила по своему образу, вдруг от нее отказывается, не укладывается в ее сознании. Другое дело, если бы появилась соперница – это еще можно понять. Но порвать с ней без всяких видимых причин, так легко бросить ее из-за какой-то пустячной женской проделки – вот что непостижимо. Тогда все построено на песке, тогда просто не за что ухватиться.

– Ты понимал, что я не вернусь, или нет? – спросила она, улыбнувшись сквозь слезы.

И да и нет были в равной степени рискованными. В любом случае я втягивался бы в долгое обсуждение, выяснение, споры. И я ответил так:

– Артур думал, что ты вернешься. А я не был уверен. Я боялся, что могу потерять тебя.

С ответом я угадал: он ей понравился. «Потерять ее», понести утрату – это означало, что она для меня ценность. И еще это означало, что своим добровольным возвращением она преподносила подарок, самый дорогой подарок, который можно было мне предложить.