– Мне было сказано, что он сам выберет себе имя, – обычно отвечала она мужу, и тот лишь пожимал плечами, соглашался. В конце концов, она мать ребенка, который, по ессейскому поверью, должен стать их предводителем и основателем Страны Ессеев. Вера в его рождение жила со стародавних времен, когда ессеи еще служили при дворе египетских фараонов. По преданию, одному из предстоятелей ессейских прямо в руки упала с неба птица, из которой тот велел изготовить чучело. Однако, когда птицу стали было потрошить, она внезапно ожила и человеческим голосом принялась пророчествовать о рождении великого ребенка, но имени его, сколько ее ни просили, так и не назвала, улетела – только ее и видели. Свидетелей тому было около десятка человек, и с тех самых пор вот уже полторы тысячи лет ждали ессеи чудесного воплощения слов небесной птицы.
– Все же ты должна как-то назвать мальчика, дай ему хотя бы прозвище! – Гиркан стянул через голову свой пропахший потом и опилками хитон, Мирра наклонила кувшин, и плотник, фыркая пуще для фасона, стал энергично мыть руки и шею под струей нагревшейся за день воды. – В конце концов, что с того, что мы с тобой как-нибудь будем называть его между нами, просто для легкости?
– Хорошо. – Мирра не хотела возражать мужу, видя, что тот начинает раздражаться. – Какое же прозвище ты для него предлагаешь?
– Шуки. Как считаешь, подходит? Пойми, ведь это и мой сын, я не считаю его неродным.
Не успела Мирра и рта открыть, как ее восьмимесячный, до того в своей маленькой жизни не сказавший ни единого слова малыш, прежде мирно спавший в своей корзине, вдруг подал голос, залепетал что-то едва различимое. Мирра бросила лить воду, отставила кувшин, бросилась к сыну и с неповторимой материнской нежной грацией взяла его на руки:
– Что ты, солнышко? Что такое? Сейчас мама будет кормить тебя. Гиркан, посмотри-ка, как он разошелся! Не пойму, что он лопочет.
Гиркан медленно подошел, взглянул на ребенка, прислушался:
– Похоже, что пророчество в точности начинает сбываться, хвала Предвечному! Ты только послушай! Ведь он как будто очень доволен чем-то, и мне кажется, я знаю тому причину! Эй, Шуки! Шуки-и-и! Ну вот. Видишь?
Ребенок улыбался, лепетал что-то и вдруг совершенно отчетливо следом за отчимом повторил: «Шуки». Мирра от удивления замерла. Стояла, хлопая глазами, утратив на время дар речи. Наконец вымолвила:
– Послушай-ка, да ведь он произнес имя, которым ты его назвал. Ты слышал?
Гиркан только рукой махнул, проворчал шутливо:
– Всегда я говорил, что все нужно делать самому, не полагаясь на женщин. Дай тебе волю, он еще долго оставался бы безымянным. Значит, Шуки, Йегошуа, что значит «Идущий за Моисеем». Почему бы и нет? Моисей спас и иудеев, и нас, ессеев, из египетского плена, а маленький Шуки, когда вырастет, спасет теперь одних только ессеев, сделав их величайшим народом на земле!
Мирра лишь загадочно улыбнулась, но ничего Гиркану-плотнику, своему мужу и охранителю, отвечать не стала. Она-то знала правду, ведь не зря Гавриэль так долго наставлял ее там, в горах, обучая и показывая будущее, уготованное ее сыну тем, чье имя находится под величайшим запретом в Иудее и известно лишь избранным в Синедрион мудрецам.
Так с той поры и повелось: Шуки да Шуки. Выходило, что мальчик сам выбрал себе имя, однажды его услышав. Под этим именем в возрасте пяти с половиной лет он был принят в ученики бывшего первосвященника Кадиша, давно отлученного от Синедриона из-за каких-то внутренних дряз и благодаря этому избежавшего смерти во время казни множества иудейских мудрецов Иродом Великим лет за сорок до рождения Шуки. То был высокий, крепкий, уже пожилой человек с длиннейшей бородой, которую он никогда не стриг и частенько, особенно находясь в гневе, норовил вырвать из нее клок-другой волос. Глаза у него были огромными, черными и горели молодым огнем, знанием и жизненной силой. Нос сильно выдавался вперед и походил на девичий острый локоток. На голове, как и положено всякому первосвященнику, хотя бы и отлученному от Синедриона, Кадиш постоянно носил замысловатой формы шапку, имевшую некоторое сходство с тюрбаном. Нрав у него был крутой и даже скверный. К нынешнему ослабленному и лишенному большинства полномочий Синедриону старик относился с нескрываемым презрением, ворчал, что после разгрома, Иродом учиненного, превратился Синедрион в толпу пустых балаболов, которые нынче только и знают, что высокомерно льют друг на друга холодное презрение, увязнув в мздоимстве и мелких интригах с целью получения персональных милостей от Рима, как преданная собака, сидя у стола, вожделеет хозяйской подачки.
– Ничего, кроме собственной власти и туго набитой мошны, этих болванов не волнует, – ворчал старый Кадиш и наставлял своих учеников в чистой вере Моисеевой: «Учите Тору, лишь в ней ответы на все вопросы, лишь благодаря Торе человек может достигнуть наивысшей степени просветления и подготовить свою душу для перехода в высший мир Адам Кадмон».