Секта. Роман на запретную тему

Белый царь – Красный царь. Екатеринбург – Москва. 1917–1994 годы

Когда пороховая гарь немного осела и в подвале при тусклом свете двух крохотных лампочек появилась возможность хоть что-то увидеть, Юровский осмотрелся. Никто из расстрелянных членов царской семьи не подавал признаков жизни. Один из убийц, не просыхавший четвертый день Ермаков, подал голос:

– Товарищ комендант, в голову стрелять будем или как?

Юровский, внимательно осматривающий в тот момент труп Николая Второго, вдруг заметил, что в оттопыренном боковом кармане царского френча явно что-то есть. Это настолько заинтересовало его, что Ермакову пришлось свой вопрос повторить.

– А зачем? У меня и так уже в ушах звенит. Ничего не слышу. Теперь, видимо, надо будет показаться врачу, как бы перепонки не повредились. Не желаю становиться классовой жертвой, – Юровский хрипло рассмеялся, – в головы стрелять не станем, все равно они все дохлые. Что там с дровами?

– Все давно готово, товарищ комендант, – подал голос еще кто-то из злодеев.

– Ну и славно, – Юровский продолжал смотреть на заинтересовавший его карман. – Кстати, товарищ Никулин, как там дела с описью романовских вещей? Продвигаются?

– Почти закончили уже, – Никулин выразительно посмотрел на тела несчастных, – осталось только сделать личный обыск, и все.

При словах «личный обыск» Юровский чуть заметно напрягся, впрочем, никто ничего не заметил, слишком темно:

– Ладно, давайте-ка все наверх. Пусть здесь проветрится. Все равно сейчас жечь нельзя, зарево привлечет внимание, возможны провокации со стороны контрреволюционного элемента, а товарищ Ленин лично просил меня, чтобы все прошло как по маслу, без сучка, так сказать… Все наверх, живо!

Члены расстрельной команды, гремя сапогами, стали подниматься по лестнице. Последним шел Юровский. Он приотстал и крикнул:

– Я сейчас, только раскрою отдушины!

Быстро, как черная уродливая цапля, подскочил к телу Николая Романова, дрожащими от нервного напряжения пальцами расстегнул пуговицу накладного кармана и сунул руку внутрь. Нащупал какую-то тетрадь, немедленно выдернул ее и поднес к глазам. Так и есть, тетрадь. Старая, замызганная, в переплете из ломкого коленкора. Убрал за пазуху, еще раз огляделся. На пальце императрицы заметил бриллиантовое кольцо, попытался снять, но кольцо сидело очень туго и не поддавалось. Юровский достал из-за голенища складную финку, но, подумав, с сожалением убрал нож обратно: «Донесут, сволочи, а Менжинский крут с мародерами. К черту! Надо только проследить, чтобы этот пьяница Ермаков не присвоил себе».

Убедившись, что тетрадь не выпадет, Юровский быстрым шагом покинул место казни. С уходящими утренними сумерками во дворе дома запылали костры, как того требовал погребальный жертвенный обряд иллюминатов. Перед каждым костром Юровский лично произносил молитву, и зазвучал над древней, веками намоленной уральской землей тот самый, услышанный однажды Игорем и принятый им за санскрит, язык. Язык Еноха, сатанинский язык: Махашдахаш ашрии ташхзехаш, ташхашрах эзехо ашдашхаш! Распахните врата Ада! Нижние небесные сферы да будут служить вам! Правьте теми, кто правит! Свергайте оступившихся. Возвеличивайте окрепших и уничтожайте слабых. Для них места нет, пусть останутся единицы. Добавляйте и убавляйте до тех пор, пока звезды не будут сочтены…

К десяти часам утра тела всех членов царской семьи, без остатка, были сожжены.

…Юровскому, как ранее и Николаю Романову от предка его, императора Павла, досталась собственноручно Авелем написанная копия с измененным концом. В двадцать первом году прошлого века Юровский закончил работать в ЧК и был переведен в Москву, как сам он мрачно шутил, «на покой». Покой Юровскому обеспечило место в Государственном хранилище СССР, где он отвечал за отправку ценностей за рубеж в обмен на необходимые для молодой разрушенной Страны Советов хлеб и станки – орудие победившего пролетариата. Царская тетрадь лежала в его рабочем сейфе до того дня, когда однажды в гости к Юровскому наведался его приятель, член масонской российской ложи мартинистов-демонопоклонников Глеб Бокий.

…История посланного Авелем миру откровения постепенно подходит если и не к концу, то по крайней мере приближается к современности. Однако скакать «по верхам» все же не стоит, и поэтому придется остановиться на личности масона Бокия, тем более что он связан с темой как нельзя тесно.