Не совсем понятно: если Россия должна служить Кафолической, то есть, в переводе, Вселенской Церкви, как именует себя Православие, то при чем тут религиозная свобода? О, здесь прячется хитрый подвох! Оказывается, под Вселенской Церковью Соловьев понимал не то, что прочие православные. С его точки зрения, Вселенской Церковью являлось все христианство со всеми его ответвлениями, сектами и секточками. Особенные же симпатии он испытывал к католицизму, считая папский престол в Риме «чудотворной иконой вселенского христианства». По Соловьеву, Россия должна взять дело Вселенской Церкви под свой покров, но в реальности-то совершенно ясно, кто кому будет подчиняться!
Достоевский считается у нас крупнейшим православным писателем, Соловьев — столпом православной философии. Именно через них советская интеллигенция постигала христианство. И к чему же они призывают? Первый требует от России святости — потому что никто, кроме святых, на такую самоотверженность не способен. В монастырях уверенность в собственной святости называется прелестью, упорство в которой ведет к гордыне — первому из смертных грехов. Соответственно, в прелесть впадают и поверившие Достоевскому.
Но советской интеллигенции такие тонкости были неведомы. И вот уже она идет по той же дорожке, что и достоевская Россия, — начинает считать себя совестью нации, убеждает в этом других и в итоге заводит страну сперва в идеологические тупики диссидентства, а потом и в «перестройку». Ну, а то, что она не гнушалась брать деньги от противников державы, — так ведь и Федор Михайлович, призывая солдат гибнуть во имя высшей справедливости, просаживал в рулетку драгоценности супруги.
Что же касается воззрений Владимира Соловьева — то это просто ересь, причем именно в церковном, а не в литературном понимании. В православии Вселенская Церковь — это именно православные патриархии, и только они. Но, опять же, такие тонкости советской интеллигенции были неведомы.
Православная жизнь в конце XIX века находилась в таком же застое, как и социализм в 70-е, официозная идеология государства была такой же выморочной, как марксизм-ленинизм при товарище Суслове, а душа хотела чего-то большого и светлого, и на этой почве российская мысль принимала самые экзотические формы. Споры о прогрессе, об историческом пути России и русского народа гремели такие — куда там «перестроечным» баталиям! Сладкий яд мечты об идеале был растворен в русской литературе и публицистике, пропитал ее насквозь. А когда в ХХ веке в школах изучали великую русскую литературу, вместе с ней дети получали и порцию яда.
Большинство старшеклассников благополучно пропускали школьную науку мимо ушей, но «книжные», интеллигентские дети относились к делу серьезно. И вот в поисках идеала юные интеллигенты постепенно становились идеалистами-диссидентами, ведь сущность диссидентства — это как раз яростная критика существующего строя за то, что он не отвечает некоему выдуманному идеалу.
Ну, а потом пришли господа яковлевы, которые сами-то ни разу не идеалисты, и дальнейшее — дело техники. А поскольку идеологии и национальной идеи у нас по-прежнему нет, в пустоте растут и ветвятся уже новые сказки, которые их авторы хотят провозгласить новой былью.
Современные российские либералы мыслят ровно в том же духе, что и Соловьев, только место Ватикана у них занимает Белый дом.