Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

«Цезарепапизм[48]

 был тем опасен в церковной жизни, что он вмешивался в область, лежавшую совершенно вне его компетенции. Если государственная власть решала, что нужно „помочь“ Церкви, то она помогала только иерархии и тем отдаляла ее от верующих мирян; наделяя церковную иерархию нецерковными атрибутами, государственная власть в корне подсекала церковную жизнь: пастыри перестали знать свою паству, а паства перестала любить своих пастырей. Государственная власть в самые важные минуты церковной жизни считала нужным вломиться в церковную жизнь и, нисколько ее не понимая, только все в этой жизни портила, в конце концов расшатав все ее устои. Все, даже искренне думающие о своей принадлежности к Церкви, перестали понимать ее природу и политическую благонамеренность стали смешивать с верностью св. Церкви. Вместо церковной проповеди наши пастыри начали вводить в употребление только митинговые речи. Служение Божией правде было подменено служением правде царской, а потом и смирение перед неправдой царской было объявлено добродетелью»[49]

.

Мало кто из иерархов говорил так резко. Большинство честно плыло по течению. Но глубину проблемы понимали, в общем-то, все. Двести лет синодального периода развратили и государство, и Церковь, — рабство равно развращает и хозяев, и рабов. С одной стороны, Церковь получила привилегированное положение, которое защищала вся мощь империи. Еще Петр издал указ об обязательной ежегодной исповеди (правда, под страхом наказания каждому священнику предписывалось нарушать тайну исповеди, если тот услышит о злоумышлениях против монарха, императорского дома или государства.)

Жестокой была кара за богохульство. В «золотом» XVIII веке за него вполне могли казнить. И даже в достаточно современном XIX-м можно было за оскорбление святынь получить больше, чем за убийство. За богохульство в церкви — лишение прав состояния и 12–15 лет каторги, в ином месте — 6–8 лет. Неумышленное, совершенное по невежеству или в пьяном виде — тюремное заключение. Даже за недонесение о богохульстве можно было загреметь в тюрьму[50]

.

Надо ли при таком положении дел церковникам «гореть» на службе? Если власть обеспечивает прихожан и защищает не только от враждебных выпадов, но даже от оскорбления словом? Удобно? Конечно. Но, как говорят в народе, «невольник — не богомольник». Когда в 1917 году было отменено обязательное причащение, то на фронте (!) шли к причастию лишь десять процентов солдат. А что творилось в тылу?

А что хуже всего — именно этой Церкви было поручено воспитание народа. Другого воспитателя не было. Результат стал очевиден сразу же по отделении Церкви от государства. Русский религиозный писатель Владимир Марцинковский приводит несколько примеров. В некоем селе Казанской губернии крестьяне вытащили из храма престол и сели возле него обедать. Такое поношение святыни возмутило местных татар, которые разогнали трапезничающих и внесли престол обратно (кстати, закон о богохульстве на ислам не распространялся.) В московских лавках листы из Евангелия использовались в качестве оберточной бумаги. Наконец, именно Марцинковский приводит тот знаменитый диалог, который потом широко разошелся в пересказах. Автор ехал в поезде вместе с красногвардейцами.

«Один из солдат похвалялся грабежами и убийствами, в которых он участвовал в дни революции.

Я не выдержал, встал из своего уголка и спросил рассказчика: „Разве Христос в Евангелии учил так делать?“

— А нешто мы его читали? Мы только крышку Евангелия целовали… А что в ем писано, того не знаем…