Секториум (СИ)

— Нет, — повторила я тоном, не допускающим дискуссии. — Сделаем, как в прошлый раз. Ты меня быстренько спустишь с трапа и смоешься.

— Да ты чо? Они ж меня с говном сожрут!

— Не сожрут. Не успеют.

— Ну, ты, коза, даешь!

— Я не коза. Сядем, я выпрыгну, а ты смоешься.

— Тады подальше от этого говнюшника.

— Только не за десять километров.

Юстин нахмурился, а я подумала, что зря уверяла шефа в своей самостоятельности, если не способна по-хорошему, без приключений, доставить себя по точному адресу.

— Я тебе за это дам сразу два апельсина. Ну? Что такое?

— Да, ё… — сокрушался Юстин.

— Ну что «ё»? Опять зацепил антенну?

— Дык она ж, мать их… должна быть подсвечена. У меня ж не локатор, чтобы сечь их тощие сопли…

В дороге Юстин курил. Мы молчали. Погода в кабине пилота была нелетной, но Хартию я узнала издалека, как только луч прожектора пробился к нам сквозь пелену табачного дыма. Сто первое хартианское предупреждение: только попробуй сбросить высоту!

— Дык, чо? Пойдешь на торпеде? Ниже не могу. Отымут лицензию, будешь в другой раз пешком с порта хрячить.

— Юстин, дорогой, ну хотя бы на километр…

— Неа… не могу, — упирался Юстин. — У них локаторы, блин, на все десять. Отпущу рычаг — кранты! Без машины улечу отсюдова.

Под нами уже мерцали купола до горизонта, похожие на светящиеся споры гигантского растения. Прожектор держал нас на прицеле, расцвечивая тенями кабину.

— Ты это, девка… решай, — торопил Юстин. — Ниже не будет. Сотка и баста!

Я почувствовала прилив злости и храбрости, но язык не поворачивался сказать «да». Словно организм рефлекторно защищался от потрясений, на которые рассудок уже был готов.

— Думай, коза… Ща набегут, суки, ваще не сядем. Думай, пока никого… Да ты чо, ей-богу? Это ж торпеда… пацаны в такую играют. Я токо забыл, как называется…

— Как ей управлять?

— Кем, мать твою, управлять?

— Торпедой твоей, черт бы тебя побрал! — закричала я.

— Ты чо, Ирка? Ты чо разоралась? Кто тя просит ей управлять? Как полетишь — так и ладно.

Он выпихнул меня из кабины, повалил в узкий промежуток пространства между металлическими коробками. Я представить не могла, что в этом тщедушном заморыше столько силы, и от удивления позволила натянуть себе на ноги резиновую петлю.

— Да ты не дрефь. Эта хреновина сама полетит. Сколько ты весишь?

Самолет болтало в воздухе. Чтобы не стучать зубами от страха, я укусила себя за рукав.

— Это ж детские качели, — утешал Юстин. — Токо не обосрись на лету. А… хоть и обосрись, мягче сядешь. Сколько весишь-то? Килов шеесят небось? Да ты… Ладно те! Я повыше подымуся — сядешь, только ногами лишнего не размахивай.

Куда мне надо было сесть и чем размахивать, я перестала соображать, как только открылся люк. Да и спрашивать было поздно, рев двигателей сделал бессмысленными разговоры. Юстин оторвал от ушей мои оцепеневшие руки, заставил крепко взяться за канат, столкнул меня вниз, и я не почувствовала страха, потому что точно знала, я — покойник, а покойники не должны бояться высоты. Покойники не должны чувствовать ни холода, ни света, ни звука, но уши разрывались от машинного рева. Я висела на канате, ногами в петле, и вибрировала в такт двигателям, пока рядом не упала куртка и не распласталась на камне. Только тогда и увидела, что вишу в полуметре от грунта на резиновом канате, торчащем из люка. Юстин, задрав «кишку» в салон, грозил мне кулаком и жестикулировал, чтобы я убиралась из-под машины на три буквы. Луч прожектора сполз вниз и ослепил меня. Раскаленные жгуты нагрели воздух так, что он покатился волнами. Я снова зажмурилась и сделала попытку вынуть ноги из петли. Сверху упала пустая сумка из-под фруктов. Надо было спешить. Петля так сильно сжала ноги, что ее невозможно было растянуть. Стало ясно, что освободиться без посторонней помощи мне не удастся; что, не погибнув от высоты, я поджарюсь на двигателях, когда до грунта можно дотянуться рукой. Чем отчаяннее были попытки освободиться, тем сильнее затягивалась петля, тем горячее становился воздух, тем чаще бил по глазам прожектор, а уж маты Юстина, надо полагать, выстроились в небоскребы. «Это конец», — подумала я и в следующий момент стукнулась о камень. На голову рухнул канат. В глазах потемнело. Машина взмыла вверх. «Сотрясение мозга», — показалось мне, а с другой стороны, разве человек с мозгами стал бы подвергать себя такому безумству? Просто я заново родилась, а это, видит бог, не всегда случается с согласия новорожденного.

Когда небо утихло, я простила Юстину все. Меня ждала новая жизнь, в которой не было места обидам. В этой жизни мне предстояла интересная работа. Может быть, самая важная и нужная работа, на которую способен человек во имя человечества. С этой мыслью я встала, отряхнулась и двинулась к светящимся куполам.