Секториум (СИ)

Народ уже топтался у цирка. Только Птицелова не было ни внутри, ни снаружи. Представление должно было начаться с минуты на минуту. Он появился внезапно за моей спиной, словно вырос из сидения. Мне снова стало жутко от его присутствия. От взгляда, от его ненормально широких плеч, накачанных явно не тренажерами. Он сел рядом, словно мы не расставались на полгода, погрузил меня в аромат микстуры, накрыл широкой ладонью мое колено, которое теперь едва выделялось под складками «капуцинского» плаща. Клетка плавно переместилась под его песочную мантию. Он даже не заглянул внутрь. Только вынул одну сонную птичку и держал в ладони до наступления антракта. Куда делся второй стриж, я не поняла, только сложенная клетка снова оказалась у меня кармане.

— Что-то не так?

Мой молчаливый товарищ развернул стрижа на ладони. Птица лежала на спине, скрючив лапки, и озираясь по сторонам. Их обоюдное спокойствие удивило меня до крайности. Птицелов вытянул острое крылышко, ощупал косточки и перышки. Стриж вел себя как терпеливый пациент на медосмотре. Только глядел на нового хозяина влажным глазом, поочередно то одним, то другим. Птицелов ощупал пальцем птичий животик.

— Они плохо кушают, — с прискорбием сообщила я.

Птицелов промолчал, давая понять, что ничего удивительного в этом не находит.

— Но хорошо гадят, — добавила я. Похоже, и это заявление не взволновало моего товарища по Хартии. — И еще они могут удрать из самого глубокого кармана.

Птицелов и в этом факте сенсации не признал. А на мою попытку избавиться от клетки, ответил более чем странно:

— Привези еще.

Клетка вернулась ко мне. Антракт заканчивался.

— Стрижа? — спросила я.

— Нет, другого. Которого захочешь.

«Что-то не то происходит, — думала я во время следующего выступления. — Наша этическая линия предполагает взаимную выгоду от общения, но дело идет к тому, что я становлюсь поставщиком птиц на добровольных началах». Естественно, что Птицелов, с началом действия на арене, уже не реагировал на мои нервные подергивания.

— Хорошо бы и мне научиться понимать, о чем идет речь, — намекнула я. Мой собеседник не сводил глаз с коротышки, который червяком извивался на потеху публике. Во взгляде Птицелова проснулось что-то хищное, как у цапли перед броском на рыбу. Еще немного и он сам готов был нырнуть в это омерзительное действо. — Кажется, мне кто-то обещал, что научит… — напомнила я.

Птицелов снова опустил ладонь на мое колено, что означало: молчи, не напоминай о том, что хочу забыть. Однако взгляд его потерял остроту. Точнее сказать, ушел в себя, на поиски рудиментарной оконечности души, которая у землян называется совестью. Пробуждение функции этого «органа» я некоторое время наблюдала, но к началу следующего антракта Птицелов опять обо мне забыл.

— Может, это были пустые обещания?

Выморочные формы совести снова зашевелились в недрах души. Мой товарищ начал почесываться. Хотя, не исключено, что это стрижи кусали его за ребра. К следующему антракту буря опять улеглась.

— Так что, я могу надеяться?

— Ты мешаешь подумать, — ответил Птицелов, и я замолчала, дожидаясь новой паузы в представлении. Благо, они были частыми и продолжительными.

Впервые я чувствовала себя комфортно. Во всяком случае, ко мне пришло понимание того, кто я, где и зачем. От этой легкости ощущений стало весело на душе. Грустно стало Птицелову, но в следующем антракте он испарился. Аннигилировал, как картофельные очистки в супермусорнице двадцать первого века. Мне даже не пришлось нажимать на красную кнопку. Птицелов исчез, а тепло его ладони все еще обрабатывало колено флюидами гипнотического покоя.

Мое умиротворенное состояние улетучилось в тот же миг. Меня от ярости бросило в жар. Наверно так чувствуют себя бизнесмены, которых кинули на миллион. Только желтоглазый обманщик кинул в моем лице человечество, и я поклялась, что это ему с рук не сойдет. Пусть знает, с кем связался! Пока выступал последний циркач, я дала себе слово, что найду его живым или мертвым даже на краю Вселенной!

Еще одна пустая командировка шла к концу. Представление завершилось. Мною не было понято ничего. Публика подалась на выход. Из-за этой желтой свиньи мне еще неделю предстояло торчать в посадочном фойе космопорта, а потом висеть в невесомости, ожидая попутного челнока. Конечно, можно было уговорить Юстина, пустить меня в свой ангар, но Вега запретил мне там находиться, и вообще, не советовал устраивать себе лишние экскурсии по планете. Как в таких условиях выжить неделю — совершенно неясно. Только вдруг у выхода меня взяла за плечо большая теплая ладонь, и я успокоилась.

Птицелов вывел меня из толпы и увлек в темноту, к шеренге миниатюрных цирков, которые издалека производили впечатление неровностей на дороге. В Хартии не было дорог. Цирки, к которым мы направлялись, имели высоту в два ряда трибун. Там, стоя на арене, можно было дотянуться до потолка. Все они были темными и занятыми до нас. Птицелов заглядывал под каждый купол, пока не наткнулся на что-то непристойное:

— Срам, — сказал он. — Как только можно! Ужас, чем они занялись!