Секториум

За такое безобразие Миша надолго лишился доступа к сигирийской «тарелке», на которой прежде бороздил океан. Чем они с Адамом занимались в этот день каждый божий год, не знал никто. Однажды наутро тридцатого ботинок Адама был найден на пульте телескопного слежения Лунной Базы. От ботинка были оторваны шнурки, выдрана стелька, никаких пояснений к данному объекту не прилагалось. Ботинок был новый, сорок третьего размера, итальянского производства, несомненно, последний писк моды — других Адам Славабогувич не носил. В то утро он проснулся на нарах босиком. Участь второго ботинка Секториуму неизвестна. Только сотрудники НАСА, получая данные с лунных сейсмических датчиков, тем более не узнали, что лунотрясение в ритме тяжелого рока той ночью устроила наша акустическая аппаратура.

Говорят, вся нечисть плясала на Хеллоуин в хилой лунной гравитации. Говорят, что это наши секторианские алкоголики устроили в двадцатом веке немало стихийных бедствий, и обронили Тунгусский метеорит в тайгу, тогда как целились в Гималаи.

Шутки шутками, а в этом году Мише исполнялся тридцать один год, и он намеревался отметить это событие максимально цивилизованно. Но это еще половина ужаса. Главный ужас заключался в том, что Миша влюбился. Влюбился наповал. Со всей страстью, присущей его «скорпионьей» натуре. На моей памяти, это случилось впервые. Признаться, я и не подозревала, что он способен на такой накал чувств.

— Ты представить себе не можешь, что за девчонка! — восклицал он. — Таких больше нет! Это единственный экземпляр! Неповторимый шедевр природы!

«Шедевр природы» имел двадцать годов отроду. Симпатичная куколка, трогательное дитя. Романтичная, поэтичная и возвышенная, с длинными льняными волосами, расчесанными на прямой пробор, с хрупкой фигурой и не особенно развитыми женскими формами, от которых Миша обычно терял самообладание.

— Она учится на филфаке, — рассказывал он с придыханием. — Сама минчанка. Начитана — жуть! Степановна взяла ее на твое место, на полставки. Представляешь, она еще и работает, чтобы кормить мать! Я ей денег предлагал, — не берет. Чувствуешь, характер, да? Ты когда-нибудь видела, чтобы женщины от денег отказывались? Просто так! Я же ничего не требовал. Ты знаешь, она Шекспира цитирует по-английски! Я его с листа прочесть не могу, а она наизусть шпарит.

Имя у Мишиной пассии было соответственное: Анжела. «Мой ангелочек» звал ее Миша и трясся от восторга.

— Думаешь, ничего, что я на десять лет ее старше? Вообще-то, я не чувствую разницы. Серьезно! Ирка, я такой девушки еще не встречал. Я думал, таких не бывает! Тебе надо с ней познакомиться. Вы подружитесь, я уверен. Ты — свой человек. Не то, что эта кикимора! (Он имел в виду Алену). Ты же всегда меня понимала.

— Попробую, — обещала я. — Во всяком случае, постараюсь.

— Я тебя обожаю! — клялся Миша.

— Но, прекрасные принцессы, знаешь ли, вырастают из романтического возраста.

— Это не тот случай! — заверял Миша. — Она особенная. Я даже уверен, что она девственница. Вот увидишь!

— Не приведи господи! На это уж, будь добр, смотри сам. То, что она с тобой еще не переспала, совсем не гарантия.

— Типун тебе на язык! Ты просто ее не знаешь. А увидишь и сама влюбишься, потому что в нее нельзя не влюбиться.

Всю неделю он рассказывал о своей красе ненаглядной. Всю неделю вокруг меня ездили по полу ящики с шампанским и летали коробки с шоколадом. Всю неделю я лежала на диване, смотрела телевизор, и даже не думала разгребать материалы, привезенными из командировки. Миша угощал меня деликатесами, которые складывал в верхний холодильник. Иногда мы поднимали тонус бутылочкой вина, закупленного к торжеству. От этой суеты я получала удовольствие и отдыхала, а Миша решал пространственную задачу постановки стола в каминном зале верхнего дома.

— Вас, женщин, иногда бывает трудно понять, — жаловался он. — Любая мелочь не так, и все! От винта!

— Никогда не надо терять голову при виде женщины, — отвечала я. — Ты же не тупой мужик, а увидишь красотку — все! Головы, как ни бывало!

— Что, заметно, да?

— Думаешь, почему «ангелочек» от тебя шарахается? Ты наверняка ведешь себя как подросток, насмотревшийся «Плейбоя». Солидные мужчины так себя не ведут.

— Ты думаешь? — удивлялся Миша. — Но ты за мной пригляди. Если я того… с перебором, то дай знать.

Миша влюбился не на шутку. Влюбился так, что простил мне девяносто девять ночей любви. Одну оставил, чтобы шантажировать. Влюбился насмерть, в полной готовности к любому приговору: либо к алтарю, либо в петлю. Третьей дороги для него не было.