Секториум

В капсуле Сир не произнес ни слова, бросил меня наедине не с самыми лучшими мыслями. Он думал, что в долгой дороге молчание меня утомит, тогда я легче мобилизуюсь на поиск внеземного рая. Я же думала о детях, потому что, как в том анекдоте, всегда о них думаю. О своих, и о тех, которые могли быть моими, но в последний момент мне удалось переложить эту долю на другую женщину, которая даже не была мне подругой. Я не знала, что скажу Борисычу. Как дам понять, что по возвращении ему надо вплотную занять моральным обликом этого маленького существа, которое уверено, что оно взрослое. Я решила, что пришла пора нам обоим открыть учебник педагогики, потому что прошлый педагогический опыт не подсказывал конкретных решений. Мой личный опыт представлялся теперь на удивление скудным, а мои собственные дети — непривычно идеальными. Хотя, не исключено, что я знала их меньше, чем отец Сириус. Относительно моих детей он оказывался прав чаще, чем я.

Имо действительно никогда не был ребенком. Может, потому что я никогда не видела его беспомощным. Когда я познакомилась с ним, он уже был способен залезть без страховки под купол зимнего сада. Как ни странно признаться, я боялась его не меньше, чем остальные. В три года я боялась его так же, как боюсь сейчас, никогда не шла на конфликт с ним, даже когда чувствовала за собой сто процентов правоты. Ужасно признаться, но я воспитывала своего ребенка ровно до той черты, до которой он мне позволял, и всегда ретировалась, если натыкалась на противодействие, потому что помощи просить было не у кого. И жаловаться было некому. Его отец был слишком далек. Да и слушался ли Имо отца, — кто знает?

После его официального совершеннолетия я сняла с себя ответственность. Теперь, если меня просили разобраться с Имо, я отсылала непосредственно к источнику недоразумения на том основании, что ребенок вырос. Только никто не знал, что таким же взрослым Имо был и в пять, и в семь лет… в двенадцать я перестала задавать вопрос, куда он идет на ночь глядя. Прогулки молодых людей по своим делам редко радуют родителей, к тому же Имо не врал. Ему незачем было обманывать, потому что он ничего не боялся. Угрозы и слезы были ему одинаково безразличны.

— Иду катать Кирилла на мопеде, — ответил он однажды, — потому что проспорил…

Имо было двенадцать лет, Кириллу — восемь. Кирилл был младшим братом Ивана, на улице стояла темень и гололед. Мопед Панчук-старший спрятал от своих сыновей на чердак гаража.

— Не тот ли это мопед, — спросила я, — у которого Ванин папа не мог починить тормоз?

— Он самый, — подтвердил Имо.

— Сынок! — взмолилась я. — Может быть, лучше отложить катание до весны? Может, сначала все-таки починить?

— Нет, — ответил Имо. — Пойду.

И пошел. Стоять у него на пути было глупо. Любой предмет, стоящий на пути, Имо брал и отставлял в сторону. Одушевленным был сей предмет или нет — ему было также безразлично. В тот день я решила, хватит! И научилась врать себе сама. Теперь, когда мой сын уходил из дома в ночь, я убеждала себя, что он у Ивана, сидит в комнате и при свете настольной лампы читает классику.

Принципиально иначе мои отношения сложились с Джоном. «Если бы не Джон, — думала я когда-то, — мне с Имо было бы во сто крат тяжелее». Но, когда поняла, что за миссию готовит для него шеф, все вывернулось наизнанку, как в учении Сириуса. Теперь, если бы не Имо, мне бы было во сто крат тяжелее идти на контакт с моим старшим сыном, при котором секториане боятся своих тайных мыслей. Мне надо было научиться у Имо мудрости принять этого человека таким, каков он есть, однажды и на всю жизнь. Вручить ему себя целиком, не проводя границы дозволенного, и жить с этим. Живем же мы как-то с собственной памятью.

— Конечно, тебе, как контактеру, нужна практика, — поддержал меня как-то шеф, — но контакт с этим ребенком может быть опасен в первую очередь для тебя самой.

Я знала, что любой контакт, подразумевает жертвы с обеих сторон. Знала: чем больше усилий затрачено на конечный результат, тем выше его ценность.

— Если «третий глаз» такое страшное оружие, — ответила я тогда, — пусть лучше воюет на моей стороне, — и все равно присвоила этого странного мальчика, потому что мне так хотелось.

— Просто ты настоящая эгоистка, — заявил мне Сириус, когда молчание наскучило ему самому. — Все твои поступки объясняются этим.

— Да, — согласилась я.

— Ты увлечена бессмысленными проблемами и уверена, что если тебе хорошо, то весь мир утопает в нирване.

— Да.

— Так вот, прошу тебя никогда не решать за меня. За весь мир… но не за меня.

— Хорошо, Сириус, — ответила я. — Отныне ты мне безразличен.