Секториум

— Его нет, Ирина Александровна, научитесь, наконец, смотреть правде в глаза. Он умер в тот день, когда вы оставили его на «белой планете», а мы идем к фронам, которые нам триста лет не нужны. Они нужны были ему, а не нам. Мы продолжаем жить под его влиянием, даже когда в этом нет смысла.

Можно было бы согласиться и закончить разговор, но Ксюше после скандала становилось легче и я позволила ей продолжить:

— Выходит, фроны тоже живут под его влиянием? — спросила я. — Сириус знал, что делал. И чем кончится, тоже знал. Думаю, в том, что мы делаем, есть смысл.

— Вы ведь, как и все, считали его мошенником.

— Да, это так.

— А ведь он доверял вам.

— Не думаю…

— Я знаю, что доверял. — Ксюха надулась, собралась прекратить разговор сама, но тут ей на глаза попался зонт: — А знаете ли вы, что с этим зонтом я ни разу не попала под дождь? — спросила она и прищурилась.

— Он оставил автограф. Ты боялась, что его смоет. Признайся себе, что ты ни разу не выходила с ним в ливень…

— Если он мошенник, то как же вышло с телевизором?.. Помните телевизор в холле? Он сказал Борисычу, какой взять билет, чтобы выиграть…

— Сириус имел способность управлять слэпом, — напомнила я. — Он просто подошел к лототрону и пригляделся к куче.

— А архив? Он же вам сразу сказал, что происходит в монастыре, и оказался прав, — тут она запнулась, потому что сообразила: человек, управляющий слэпом на расстоянии, может выдавать себя за волшебника и ясновидца.

— Я много раз выходила в ливень, — сказала Ксю и взяла зонт в руки. — Очень много раз, но вы мне все равно не поверите.

«Если мы вернемся в Галактику целые и невредимые, — думала я, — все это не будет иметь значения. Наступит счастье, о котором никто не мечтал. Когда мы вернемся, все в моей жизни будет иначе. Я отпущу на волю Джона, который из-за меня вынужден отказываться от удовольствий, необходимых молодому человеку его возраста; я перестану ругать Имо и разрешу Ксю поселиться в моем компьютере, потому что Миша выгнал ее из своего. Я попрошу прощения у Адама, которому нахамила перед отъездом вместо того, чтобы объяснить, куда я еду и когда вернусь. Я буду заботиться о Сириусе, потому что никто, кроме меня, не верит в то, что он живой человек».

— Мне кажется, что его слэп сейчас здесь, — сказала Ксюша. — Такое может быть?

— Надо спросить у Джона. Он умеет объяснять научно любую мистику.

— А какая максимальная дистанция удаления слэпа?

— Об этом тоже лучше спросить у Джона.

— Он здесь. Я знаю это.

— Ты слишком часто о нем думаешь.

— Я здесь ни при чем. Просто он рядом. Так же как вы, сидит и слушает наши разговоры. Сейчас вы уйдете, и я буду говорить с ним.

— Ты формируешь ложный слэп, который тебе же мешает.

Ксюха обиделась. Теперь я знала наверняка, что если вернусь из экспедиции, то первым делом пойду на разговор с Вегой, и, что бы он ни сказал, больше никогда не стану обвинять его в трусости. Я скажу ему, что все, что он делал на Земле, он делал правильно и вел себя гораздо более достойно, чем мы, аборигены, заслуживали. Вот тебе раз! Почему я стала рассуждать о нас в прошедшем времени? Мы еще не достигли цели, мы не знаем, насколько она опасна, а Вега знал. Он боялся за нас раньше, чем мы начинали видеть эту самую опасность с близкого расстояния. Потому что мы, в отличие от него, слепы. А тот, кто слеп, не может решать за себя.

— Джон, — попросила я, — поговори с Ксюшей о Сириусе. Она не понимает, где ложные, а где реальные ощущения. — Джон удивленно посмотрел на меня. — Объясни ей, как формируются фальшивые слэпы. Объясни ей что-нибудь про влюбленность, чтобы она понимала, что с ней происходит.

— А надо ли?

— Надо, потому что девчонка страдает по нему до сих пор. А страдания, которые не приносят облегчения, есть фальшивые страдания.

— Сириуса цитируешь? — улыбнулся Джон.

— Все! Разговор окончен. Миша! — обратилась я к самому занятому члену экипажа.

— Подожди, — донесся голос из запертого сегмента.

— Нам надо собраться вместе и поговорить…

— Потом.

— Когда? Миша, так дальше продолжаться не может!

— Подожди! — повторил голос.

— Нам надо собираться вместе хотя бы на час в день.

— Ты мне мешаешь.

Не знаю, спал ли он хотя бы час в сутки. Он вел себя так, словно до окончания работы ему не хватало вечных пяти минут. Словно комиссия ждала его на защиту, а он не мог закончить последнюю формулу в диссертации. Он выбегал из сегмента порыться в аптечке, выпивал допинг, опять запирался. К нему войти имел право только Имо и только потому, что не спрашивал разрешения.

— Что он там делает? — поинтересовалась я однажды.

— Работает, — ответил Имо. — Что же еще?