Секунданты

Поскольку в Вальку Карлсон тыкал воображаемым пистолетным дулом, как в наглядное пособие, а свидетельских показаний от него не требовал, Валька и завис где-то между реальным гвалтом в комнате и той странной внутренней перетасовкой лиц и понятий, которая происходила внутри. Он видел Верочку с растрепавшейся косой, видел покрасневшую от ярости Изабо, и не поспевающего за стремительным спором Широкова он тоже видел, но как бы на заднем плане. Две женщины, стоя перед пистолетом, требовали Божьего суда…

И тут у Вальки в голове стала складываться картина, и даже не картина в художественном смысле этого слова, а вроде красивой схемы. Она была похожа на популярное много лет назад изображение внутренности атома – и Валька мысленной кистью выписал шарики с бликами на боках, чьи орбиты, пересекаясь, окружили центральный шарик. Возникшая на фоне далекой реки, схема эта обладала, как он понял, логикой сна – шарики одновременно были людьми.

Тот, что ближе к середине, носил имя Марии. Это была невысокая женщина в черном бархатном платье с белым большим воротником, с черной косой за затылке и локонами вдоль висков. Шарик, обозначившийся вторым, носил имя Анны. Русоволосая Анна с тяжелым узлом на затылке стояла у далекого окна, а на подоконнике лежали скомканные перчатки и свернутая трубочкой записка. Валька узнал их – он сам мгновение назад бросил сюда перчатки, а записку передал накануне. Но тот, в середке, был одновременно и Валькой, и совсем другим человеком, хотя грань отсутствовала.

Другие шары тоже были людьми, хотя и незнакомыми. Чье-то молодое и задорное лицо с лихими усиками еще не имело имени, но было необходимо. Это лицо Валька видел недавно – почему-то у себя на коленях… Мужчина в небольших круглых очках тоже должен был сказать что-то важное. Один из шариков оказался черной коробкой с дуэльными пистолетами. И переплетение их орбит имело множество всяких смыслов, и на пересечениях возникали слова, обрывки каких-то разговоров, сравнения диковинные, непереводимые интонации французских фраз.

Но эта система была пронизана лучами, соединявшими шары совсем другой системы. И самыми близкими оказались шар с потешной заячьей мордой и лицо беловолосой кудрявой девочки. Стало быть, вот так смешиваются реальный мир с нереальным, подумал Валька, смешиваются на мо-ле-ку-ляр-ном уровне…

Валька понял, что с этого когда-то началось.

Он ощутил себя другим человеком, которого знал только по имени, – на минуточку, поймав в чужой фразе свое дыхание.

Он сказал, балуясь, несколько слов за того человека – и тот принял их, не возражал.

Тогда он понял, как неприятно подбородку от высокого воротничка фрака – и это сразу же вылилось в забавную фразу и пригодилось.

И он лепил в себе другого человека, веселясь, наслаждаясь собственной щедростью, отдав ему лучшие мысли, лучшие куски своей жизни.

Была женщина, которая любила его, ее звали Мария. Была женщина, которую любил он сам, – Анна. И сам он между этими женщинами – доступной и недоступной, преданной ему навеки и не нуждающейся в его преданности… Вот, вот с чего началось – с этого банального треугольника, только женщин, которые стали Марией и Анной, изначально звали как-то иначе!

А треугольник, разумеется, стал обрастать всякими странными вещами, заячьей мордой, скомканными перчатками, обгрызанным гусиным пером, дюжиной женских профилей на полях исчерканного стихотворения. Шары и шарики, шарики-слова и шары-вещи, все это сцепилось между собой, сплавилось, и возникла совершенно неожиданная реальность. Он создал ее сам, вроде как бы и по своей воле, но удивился безмерно тому, что получилось.

– Нельзя же быть такими безнадежными фантазерами, – тем временем горестно упрекал всю компанию Карлсон. – Нашли время для дурацких фантазий! Широков, я к тебе обращаюсь – ты ведь нарочно парню голову забивал этим траханным Пушкиным, или как там его, и кассетами Чесса! Про торжество справедливости вещал – ведь так? Взрослый человек, а дурака валяешь. Додумались свитер Чесса на человека нацепили и вообразили, что Чесс вернулся. Вы ему еще гитару Чесса отдайте… Вот уж точно – роковое сходство!

Валька молча усмехнулся – кто же на кого похож? Он – на того ошалевшего парня с гуашью и аршинными ножницами для пластиковых букв? Бывает… А гитара? Хм, гитара…

– Хорошо, парень толковый оказался, не очень-то поддался на ваши провокации, – сочувственно и одобрительно обратился к Вальке Карлсон. – А то бы натворили вы все тут дел. Ведь это что же пришло в твою дурную голову? А?

– Не твоя печаль, – ответила Изабо.

– До дуэли додумалась. Решила правду выяснить в экстремальной ситуации! Ну, хочешь, я скажу тебе правду? Сегодня, пожалуй, уже можно. Да, наверно, и нужно. А то я уеду по делам, а вы тут опять Божий суд устроите.

– Почему вдруг сегодня? – спросил Широков.

– Потому что с завтрашнего дня в этой Богом обиженной стране, возможно, будет объявлено чрезвычайное положение. И правдой этой вы воспользоваться попросту не успеете.

– Откуда такая информация? – мрачно поинтересовался Широков.