Selbstopfermänner: под крылом божественного ветра

Из легких выбило воздух. Казалось, что кто-то очень близкий в самый неожиданный момент перерубил позвоночник. Она даже не смогла закричать. Если бы сейчас она не сидела за столом, то всенепременно рухнула бы на пол.

— Она видимо ломалась не так долго, как ты, — попытался пошутить он.

Фотография Тома и Сью.

Он говорил, что вечером будет на каком-то мероприятии, а потом постарается приехать.

— Маш, ну что ты, в самом деле, как маленькая? Ты расстроилась что ли? Да ну брось!

Фотография Тома и Сью.

Улыбающегося Тома

и прижимающейся к нему Сьюзен!

На пальце кольцо.

— Если мне память не изменяет, Сьюзен — дочь Франка Бригманна, президента Юни? — откуда-то издалека зудело в ухе. — Хороший свадебный подарок, я считаю. Франк по-умному поступил. Все деньги, которые он вложит в группу, останутся в семье.

Стыдно так, что обжигает, выворачивает наизнанку.

Хочется спрятаться в мешок, закрыть двери и окна, выключить телефоны, удалиться из всех сетей.

Ефимова, ты дура, дура, дура.

Нельзя, нельзя!

— Ой, вот только не надо делать такое лицо, словно у тебя конфету отобрали, и ты сейчас зарыдаешь. Слышишь, Маш? Ну очевидно же все было: мужик тебя хотел — мужик тебя получил. Чего ты теперь губы выгибаешь?

— Он… — Голос как-то странно булькнул.

— Тебя развели, детка. Ты хоть раз домой ему звонила, проверяла, живет ли он с ней?

Она качнула головой.

— Зашибись! А ты никогда не задумывалась, по какой причине он бегает к тебе домой на съемную квартиру, а не перевез вас к себе в свою квартиру? А кто из друзей знал, что вы с ним пара? Бьюсь об заклад, что никто. А родители его? Он подлез к тебе через детей, навешал лапши на уши, трахнул и всё, ты больше ему не нужна. Всё, Маша, спектакль окончен, happy end.

Он убил ее. Подстрелил на взлете. Когда казалось, что жизнь обрела краски. Когда начала радоваться каждому дню. Скучать по нему ночами. Ждать его прихода. Мечтать о его поцелуях. Тянуться за лаской. Он убил ее. Всадил топор в спину. Улыбался с фотографии ее агонии. Она нервно хихикнула. Потом громко и истерично захохотала. Ее крутило, ломало, раздавливало. Ее разрывало на части. Она сгорала от стыда, от собственной глупости, от позора, от осознания своей ничтожности, глупейшей, почти детской наивности и доверчивости. Она хохотала, боясь остановиться, всхлипывала, сжималась, прятала лицо от взгляда друга через камеру.