Селекция

Герман жил в просторном номере на втором этаже одного из корпусов. С балкона его комнаты открывался упоительный вид на лавандовые поля и озеро, сверкавшее золотом на ярком солнце. Поначалу такая пастораль и безмятежность раздражали Германа: все казалось ему фальшивым, и в голове постоянно звенели слова Тростинки — так он про себя называл хрупкую девушку, сорвавшую сеанс введения. «Это ложь!» — кричала она каждый раз, когда Герман закрывал глаза перед сном. Но спустя несколько процедур электростимуляции мозга и инъекционной терапии Герман отметил, что к нему постепенно — робко, но неуклонно — возвращался вкус к жизни, а голос Тростинки с каждой ночью звучал все тише.

Теперь Герман улыбался, когда легкий бриз ласкал гладко выбритую кожу лица, а глаза щурились от яркого, всепобеждающего солнца. Запахи цветов и трав, блеск озерной глади, щебетание птиц, вкусная еда, улыбки Ассистентов и обитателей «Атараксии», идущих на поправку, — все это дарило ему надежду на скорое возвращение в общество.

Пока он вновь не встретил Тростинку.

Случилось это на пятнадцатый день пребывания в «Атараксии». Герман прогуливался по одной из аллей, как вдруг заметил сидящую на берегу озера Тростинку. Как и в первую встречу, она показалась ему болезненно хрупкой и беззащитной: тонкая, бледная, с взъерошенными волосами. Он подошел ближе и уселся рядом с девушкой на узкой полоске песка. Солнце слепило глаза, и легкий ветер, наполненный свежим, пронзительным запахом с озера, ерошил волосы. Герман украдкой взглянул на Тростинку. На ее красивом лице застыл отпечаток тоски и растерянности, и Герману впервые за бесконечно долгое время, счет которому он давно потерял, захотелось обнять другую душу — такую же измученную и разбитую, как и он сам. Вместо этого он сказал:

— Я думал, что больше вас не увижу.

Тростинка улыбнулась и посмотрела на Германа:

— Они две недели промывали мне мозги. Сказали, что безнадежных случаев не бывает и каждому можно помочь.

— И как, помогли?

Девушка пожала плечами.

— По крайней мере сегодня меня выпустили погулять без сопровождения Ассистента. Правда, с этой штукой.

Тростинка продемонстрировала Герману металлический браслет на тонком запястье.

— Он контролирует мое состояние, — пояснила девушка. — Малейший признак агрессии или раздражения — и меня тут же вырубит током.

Герман кивнул и перевел взгляд на серебристую даль озера, над которой медленной процессией тянулись пухлые облака. Идиллию нарушали крики чаек — отчаянные и резкие, как и тот возглас, с которым Тростинка две недели назад сорвала сеанс введения.

— Я думаю, все будет хорошо, — проговорил Герман, не зная, как еще подбодрить девушку. — Коррекция поможет нам всем.

Тростинка усмехнулась и покачала головой. Казалось, слова Германа позабавили ее.

— Нельзя помочь человеку, если он сам того не хочет, — сказала она. — Иногда я удивляюсь, почему они просто не убьют нас — агрессивных, опасных и депрессивных? Зачем нас корректировать?

— Убийство людей, рожденных в рамках программы Селекции, означало бы ее несостоятельность, — пояснил Герман. — Если Селекция допускает рождение агрессивных индивидов, то в ней что-то не так. Сама мысль об этом противна обществу, поэтому единственный путь для таких, как мы — это Коррекция или…

— Стирание, — закончила Тростинка, а затем пристально взглянула на Германа. — Вы так спокойно обо всем рассуждаете, будто Коррекция уже пошла вам на пользу.

Герман развел руками:

— Последние дни я действительно чувствую себя спокойнее, — признался он.

— Рада за вас. — Тростинка опустила голову, и Герман не увидел, какие эмоции отразились на ее лице.

В следующий миг браслет на руке девушки запищал и зажегся лиловым светом. Тростинка резко вскочила с места.

— Мне пора, — сказала она, кивнув в сторону жилых корпусов. — Время прогулки вышло. Если я опоздаю, меня снова посадят взаперти.

Герман поднялся и, отряхнув руки от песка, протянул ладонь.

— Герман.

— Агния.

Тростинка пожала руку — ее ладонь была холодной и твердой — и, улыбнувшись на прощание, оставила Германа одного на берегу озера. Он проводил ее взглядом: тонкая фигурка уходила прочь по тропе в зарослях вереска.

* * *

Герман встречался с Агнией каждый день — там же, на берегу озера. Робкие улыбки, радость в глазах, разговоры ни о чем и обо всем — так проходили их короткие встречи.

Герман посещал сеансы терапии, и Корректор радовался его успехам. Герман и сам понимал, что идет на поправку: улучшился сон, исчезла раздражительность, и та черная клякса из негодования и злобы, расползавшаяся у него внутри, постепенно испарилась. Но Герман сомневался, что причиной его медленного выздоровления стала Коррекция. Встречи и общение с Агнией — вот, что наполняло его существование смыслом, радостью и томительным ожиданием нового дня.