Селенга

Грузовик задергался. Горлов засуетился, пошел на зигзаги, переключал скорости — почти не помогало, колеса завертелись на месте. Машина медленно, косо поползла назад, мягко качнулась и села в кювет, а радиатор задрался к небу.

Горлов охнул и предлинно выругался. Яростно взглянув на мальчика, будто тот был виновником несчастья, он выпрыгнул на дорогу, долго стоял под дождем, сдвигая кепку то на лоб, то на затылок. Добыв из-под сиденья топор, он ушел рубить кусты.

Многие шоферские топоры годами истребляли все живое вдоль подъема, оно упрямо разрасталось, а его губили еще быстрее, поэтому Горлов ушел так далеко, что скрылся из виду.

Он не закрыл дверцу. Ветер с мелкой водяной пылью влетал в кабину. Мотор медленно остывал. Юрка зябко съежился в уголке, ему захотелось заплакать. Он стал горько каяться в том, что полез к Нефедычу за грушами, заодно вспомнил уж и о том, что однажды мать не велела, а он ушел купаться на труд, что дразнил соседскую собаку, что отлупил третьего дня рыжую Таньку, бессовестную задиралу и задаваку. Впрочем, Таньку следовало отлупить и дальше полагалось лупить. Этот последний грех он снял со счета.

Горлов ввалился в кабину, двинул рычаг. Машину затрясло, но она не выехала. Шофер стал бегать к задним колесам, подкладывал ветки, опять кидался на сиденье, опять грузовик стонал, ревел, как животное. Юрка старался занимать как можно меньше места. Ему даже стало жаль шофера: тот упарился, со лба потекли капли пота. Всякий раз казалось: вот еще немножко, вот уже продвинулись вперед, качнулись… гоп! — кончились ветки, и грузовик занимал исходную позицию.

Пока шофер рубил новые ветки, Юрка подергал руками, ослабляя жмущий платок, выбрался из кабины и обошел машину. Под задними колесами была каша.

— Давайте, я буду подкладывать, — великодушно предложил он.

— Еще покалечься, дьявол! — заорал красный Горлов, но, вытерев лицо, сказал тише: — Попробуй… Только издали бросай, от колес подальше мне!

Едва грузовик качнулся, Юрка принялся бросать ветки под злое вертящееся колесо. Это было жутко и интересно. Их там перемалывало, вышвыривало, а Юрка бросал, возбуждаясь, словно швырял кости в клетку тигру:

— Еще, дяденька, еще немножко!

Машина в последний раз поднатужилась и выехала. Горлов подождал, пока Юрка обошел ее, открыл заботливо дверцу.

— Ну вот, вдвоем сразу порядок, видишь, — назидательно сказал он, будто Юрка перед этим утверждал обратное. — Ты, брат, уж и дальше подкладывай, иначе нам тут амба.

Еще два раза приходилось Юрке бросать ветки, а когда взобрались на гребень, Горлов угрюмо поблагодарил:

— Ну, спасибо.

— Пожалуйста, — безразлично сказал Юрка; теперь уж почувствовал превосходство он, вспомнив, как поначалу вызверился на него шофер.

— Ты, пожалуй, оденься — мокрый, еще простынешь. — Горлов снял с себя пиджак с понапиханными в карманы бумажками.

— А вы?

— Мне жарко, я работаю, а тебя прохватит.

Он закутал Юрку, подоткнул со всех сторон, к Юрка, чтобы показать, что он за прошлое ничуть не обижается и приемлет предложенный мир, спросил:

— Дядь Миш, что вы делаете это ручкой?

— Гм… много знать будешь, скоро состаришься, — буркнул Горлов, но пояснил: — Это скорости, понял? Вот так первая, а так вторая.

— А сейчас какая?

— Сейчас третья. Еще и четвертая есть! — похвастался шофер. — С ветерком.

— А ну, включите.

— Нельзя, постреленок. Это на асфальте.

— А тогда это зачем?

— Это фары.

— А педалями что делать?

…Вскоре две перегоновские старушки, гнавшие корову, увидели странный автомобиль. Он бешено мчался вперед, вдруг останавливался на полном ходу, пятился назад, потом принимался выписывать кренделя на дороге и полз еле-еле. Глядя на взбесившийся грузовик, старушки решили, что шофер пьяный, сначала поругали, а потом пожалели его.

В это время в кабине Горлов, возбужденный, разгоряченный, кричал:

— Стоп! Теперь включай. Так. Скорость не забудь! Повел, повел! Валяй! — он учил Юрку править.

— Эх, кабы мамка видела, — сказал безгранично счастливый Юрка, перебираясь на свое место. — Дядь Миш, а по совхозу разрешите мне проехать? Ну, когда-нибудь, дядь Миш!

— Когда-нибудь, может, и позволю, — оказал Горлов, смеясь. — И маманьку еще прокатим, с ветерком, да, Юрка?

— Ага! Вы не сердитесь на нее, она очень хорошая.

— Чего же сердиться-то? Женщина серьезная, — задумчиво сказал Горлов. — Однако, Юрка, скверно, что нет у вас отца. Правда. Ты скажи маманьке, пусть выходит замуж, не боится. Скверно без отца, уж я-то знаю, сам без батьки рос, что за жизнь!..

— Да… еще напьется, драть будет, — заметил Юрка.

— Ну, не всякий драть будет, — возразил Горлов. — Тебе бы такого батьку, как я, например. Хотел бы батьку-шофера, с машиной, а, Юрка?

Юрка подумал.

— Нет, — вдруг сказал он.

Горлов насупился. Он натренированным ухом уловил неприятный звук в моторе. «Старые поршня, барахольские, на свалку пора, а директор выгадывает: поезди еще чуток, потяни, нету денег… Эх, жизнь!..» Вспомнил именины, на которые так и не попал, укоризненные глаза Дымовой и ее слова: «Зачем вы стараетесь быть недобрым», — ему стало не по себе.