Селенга

Вахрушев пожал плечами. «Да, люди перестанут грызть друг друга, — изумленно подумал он. — Они будут жить хорошо, будут жить долго, но не будет уже ни этого врача, ни меня, на этом болоте будет колоситься пшеница…»

— Сколько километров до Павлихи? — раздраженно спросил врач, перебивая его мысли.

— Откуда я знаю?

— Ну все-таки, десять, пятнадцать?

— Не дойдем, — сказал Вахрушев задумчиво. — Не дойдем… Жаль, что не дойдем.

— Хотя бы догадались болотные сапоги взять!

— А дети у вас есть? — спросил Алексей.

— Нет еще.

— Будут?

— Неуместный вопрос.

— Почему же неуместный? Я вот все хочу понять, чего вы из-за этой бабы так убиваетесь?

— Всякий человек должен убиваться.

— Вот то-то, что должен. Но зачем?

— Зачем, зачем!.. Хотя бы ради жизни.

— А жизнь зачем?

— Не знаю.

— Первый раз встречаю такого человека, как вы, — оказал Вахрушев. — А то все знают, да знают. И врут.

— Да вы прекратите эти разговоры или нет? — вспылил врач.

Вахрушев обиженно засопел, взялся за рычаги; машина взвыла, измученно забилась, задрожала, но только еще более наклонилась на правый бок.

Закончив эту демонстрацию, Вахрушев сбросил с себя тужурку, полез в ящик за инструментами. Он стал вынимать все, что могло хоть мало-мальски пригодиться: ключи, молоток, лопатку, какие-то железные пруты.

Врач не знал, что у бульдозера позади кабины имеется лебедка. На нее наматывается трос, которым поднимается нож. Осененный дерзкой идеей, Вахрушев решил отцепить трос от ножа, высвободить его из блоков, захлестнуть за дерево — и тогда при помощи лебедки машина вытащила бы сама себя.

— Так что вылезай-ка, ручки придется замарать, — грубо приказал он врачу.

И на этот раз паренек поспешно, даже слишком поспешно вышел из кабины.

Потом началась воина с тросом. Два человека долго и отчаянно бились над ним, пока наконец удалось отцепить и освободить его. Трос был в мазуте, поэтому оба перепачкались, как трубочисты.

До дерева едва-едва хватило, но не было проволоки, чтобы закрепить. Пошли в ход французские ключи, железные прутья, из которых Вахрушев соорудил хитроумное крепление.

Путешествуя по трясине на бугор и обратно, врач утопил правую калошу. Сколько ее ни искали, так и не нашли.

Вахрушев прогнал пассажира подальше от машины, а сам, весь мокрый и красный, полез в кабину включать лебедку.

Он включил, трос натянулся, дерево скрипнуло, и с него посыпалась труха.

— Господи! — весело взмолился Вахрушев. — Если ты, старый хрен, есть на свете, яви чудо, сделай, чтобы эта гнилуха выдержала!

Трос зазвенел, один из железных прутов дзенькнул, со свистом описал дугу и упал прямо в кусты. Дерево затрещало и рухнуло.

— Ну, значит, нет бога, — сказал Вахрушев.

Он совсем развеселился; он и не подумал сдаваться. Энергично кроя себя за то, что не взял топора, он маленькой тупой лопаткой обрубил ветки, отрубил верхушку дерева. Получилось корявое бревно. Врач устало сел на него, гляди, как Алексей работает. Вахрушев принялся рыть траншею по длине бревна.

— Здорово! — восхищенно сказал врач. — А вы физкультурой не занимались?

— У меня работенка — что твоя физкультура, — ответил Алексей. — Балет — а не работенка! Вот с нею, матушкой-землицей, все в основном и беседуем, у нас с ней давнишние счеты.

— Если бы вы ходили в секцию, из вас получился бы хороший гимнаст.

— Где там те секции!.. Вот на стройке я работал, там были секции, да я сам как-то не ходил… некогда.

— Давайте я вас сменю.

Вахрушев отдал врачу лопатку, а сам направился в кусты за хворостом. Удивительное было вокруг безмолвие — ни шорохов, ни птичьих голосов. Поэтому Вахрушев разговаривал сам с собой.

— Что вы говорите? — крикнул врач.

— Скорее сюда идите! — позвал Вахрушев. — Ведь что я нашел!

Недоумевая, врач пошел к нему с лопаткой в руке.

Среди кустов, на три четверти вросший в землю, темнел ржавый корпус танка, без башни, без гусениц. Бульдозерист и доктор обошли его молча, постучали по броне.

— Как это он затерялся, — удивился Вахрушев, — что и на лом не уперли. Это немецкий, вот, передок у них такой.

— Вероятно, утонул и не смогли вытащить?

— Этот утонет! У танков, брат, движки не то, что у нашего старика. Скорей всего подбили, и башню снесло.

— Хорошие моторы у танков?

— Ну! Золото, а не двигатели…

Доктор снял очки, провел желтой худой рукой по броне. Было непонятно, болен ли он, или безбожно устал.

— Какой экипаж у такого танка?

— Трое. Командир, водитель и стрелок-радист. Впрочем, разно бывает, я точно не знаю… Теперь все эти танки ни к черту, их уже бесполезно выпускать.

Врач повернулся, устало побрел обратно, все так же неся в руке лопатку.

Вахрушев вздохнул, поднял хворост. Он принес его и бросил под бульдозер. Собрал сухие ветки от дерева и тоже бросил.

— Вообще вы меня извините за это самое… мальтузианство, — сказал он. — Я вообще болван, сам знаю. И горячий я. Вот врачом мне быть никак нельзя. И как вы только выдерживаете: больные, умирающие, калеки… Муть! Нравится вам, что ли? Я бы сбежал. Сказал: пропади вы пропадом.

— Врачу, Леша, нельзя быть циником.

— Да, вам надо быть жалостливым.

— Нет, и жалостливым нельзя.