Селеста, бедная Селеста...

Я промчалась в кухню, зажгла газовую колонку и, пока вода нагревалась, нырнула в обнаруженную в ходе поисков тряпки каморку под лестницей. Среди прочего барахла каморка хранила на своих полках моющие средства. Нужное мне нашлось в самом дальнем углу. Я развернула обрывок хрустящей от старости газеты и извлекла на белый свет кусок хозяйственного мыла. Мыло изрядно усохло, странно пахло и возрастом явно превосходило меня, но вполне годилось в дело.

Умели делать, однако. Небось лет сорок пролежало, а мылится как новенькое. Я убедилась в этом, растворив находку в извлеченном из той же каморки мятом ведре.

Итак, я растворила мыло в воде приятной для рук температуры (думаю, чуть ниже 60 градусов) и торжественно поместила в раствор тряпку.

Вода мгновенно почернела и покрылась серой пленкой осевшей мыльной пены. Лезть туда не хочется, но надо, я решилась и влезла.

Бр-р… Пожмыхав тряпку, выжала ее, бросила на пол в ванной и потащила ведро из дома.

Утром я обратила внимание на куст красной смородины, гибнущий от тли. Не знаю почему, я уверена, что поливка куста теплым мыльным раствором спасет его от вредителей.

Так это или нет, но в пылу хозяйственного рвения я металась от куста к ванной и обратно, таская за собой здоровущее ведро. Куст растет не сразу у крыльца и даже не у самой дорожки, но на такие пустяки я даже и внимания не обращала.

Тряпка погружалась в ведро снова и снова, я выбегала, расплескивая воду из дома, неслась по лестнице, потом по дорожке, потом по траве к кусту, выплескивала воду, стряхивала рукой пот со лба и устремлялась в обратный путь, грохоча пустым ведром.

Пару раз на грохот выходила Таня. В ее покрасневших от работы на компьютере глазах, затуманенных романтическими грезами, не промелькнуло и искорки интереса. Таня скрывается в кабинете, довольная моей занятостью. Ее устраивает, что я не нуждаюсь в ее обществе.

Очередная смена воды, очередное погружение тряпки. Пристально вглядываюсь в воду, устанавливаю ее достаточную прозрачность и признаю тряпку чистой.

Поменяв воду, приступаю к главному делу — мытью полов. Перво-наперво я тщательно вымыла пол в своей и Лешкиной комнатах. Удовольствие от работы нулевое. Мыть линолеум не фокус. Я делаю это дома ежедневно. Обойдя вниманием остальные комнаты второго этажа, приступаю к мытью лестницы. Тщательно в нескольких водах мою крашеное дерево ступеней, тру резные столбики и полированные перила.

Вот наконец вожделенные широкие, гладко струганные, некрашеные половицы первого этажа!

Время летело незаметно. Я увлеченно ползала на коленях, размашисто водя тряпкой. Половица за половицей приобретали цвет топленого молока. Я, выпячивая нижнюю губу, сдувала с лица пот и прилипающие пряди волос и мурлыкала под нос детскую песенку.

Наверное, это мурлыканье привлекло Кошку. Я не видела, откуда он взялся. Когда я очередной раз подняла глаза от тряпки и окинула взглядом проделанную работу, Кошка уже лежал на влажных чистых досках на левом боку, блаженно щурился и мыл левое ухо левой лапкой. Из-под себя. Я просто со смеху покатилась, увидев, как бедный Кошка напрягает толстое тельце, вытягивает шейку, судорожно дергает головой, и все это вместо того, чтоб просто повернуться на другой бок. Как в анекдоте про китайцев: создает себе трудности, а потом успешно их преодолевает. Кошке мой смех по барабану, знай намывается.

Я задом продвигалась к выходу и незаметно для себя оказалась на крыльце.

Но вот и крыльцо чистое. Я выжала тряпку, аккуратно разложила ее на нижней ступеньке и со стоном разогнулась, отирая с лица пот тыльной стороной ладони.

Послышались редкие хлопки в ладони и веселый голос:

— Браво! Такой чистоты здесь не знали от века.

Я обернулась и сразу встретилась глазами с мужчиной. Его лицо я знала, кажется, всю свою жизнь. Девочкой я мечтала, как приду к нему, красивая, стройная, в необыкновенном роскошном платье. Последние годы я не мечтала о встрече, сознавая ее полную невозможность.

И вот мы встретились. Я стояла перед ним потная, растрепанная, в коротких красных шортах и лифчике от купальника. Конец косы выбился из пучка и упал мне на плечо, по лицу пролегли грязные дорожки, коленки намокли и выпачкались… Я растерялась и расстроилась.

А он стоял в метре от меня. Все такой же красивый, молодой, с ласковыми теплыми глазами, призывной улыбкой.

— Ну вот, пап, это и есть моя Алька, — услышала я и недоуменно взглянула на Лешку.

— Папа? Чей папа?

— Мой, конечно! — рассмеялся Лешка, и он тоже рассмеялся.

«Селеста, бедная Селеста», — тоненько пропело у меня над ухом.

Я покачнулась, Градов шагнул ко мне и поддержал, подхватив выше локтя сильной рукой. Прикосновение мягких прохладных пальцев вызвало новый приступ головокружения и волну дрожи. Боясь упасть, я тяжело привалилась к плечу Лешкиного отца и близко увидела его глаза.

Лешка, недовольно сопя, забрал меня из рук отца и повел в дом, ворча:

— Надо было возиться в такую жару. Хочешь, чтоб было чисто, скажи, я вымою. А то домылась до обморока.