Селеста, бедная Селеста...

Я понадеялась, что, если проникну в комнату достаточно тихо, смогу посидеть рядом со спящей подругой.

Людкой в комнате и не пахнет. Это только так говорится — не пахнет. Пахнуть, конечно, пахнет. Ведь она там живет.

Жить-то живет. Но в данный момент отсутствует. Что очень странно. Потому что, уходя с пляжа, Людка собиралась заскочить в магазин за хлебом, а потом сразу домой и спать.

Я еще раз оглядываю крошечное помещение в тщетной надежде обнаружить подругу.

На пороге возникает дядя Витя, приглашающе кивает мне и снова исчезает.

Кивок в сторону кухни означает, что меня собираются кормить. Вспоминаю, что за весь день съела только полуметровый сандвич и с радостью отправляюсь следом за гостеприимным хозяином.

Он сидит у кухонного стола на своем обычном месте. А на столе… Я громко сглатываю слюну и устремляюсь к табурету. Дядя Витя осуждающе смотрит на мои руки. Я протягиваю ему раскрытые ладони и клятвенно заверяю:

— Чистые.

Он, демонстрируя равнодушие, отворачивается к окну, а я наконец усаживаюсь за стол. На столе глубокая тарелка с окрошкой и другая с румяными печеночными оладьями.

Накрыто на одну, но меня это не смущает, поскольку означает только одно — дядя Витя уже поел. Как же вкусно готовят в этой семье! Окрошка кончается слишком быстро. С минуту раздумываю, не попросить ли добавки, но, поразмыслив, решаю съесть побольше оладий.

— А где Людка? — вспоминаю я, доедая третью оладью.

— На вокзале, — ядовито отзывается дядя Витя.

Я от удивления забываю жевать и тупо смотрю на него. Помолчав, он сжалился надо мной и объяснил:

— Мать провожает.

— Куда?

— Чего «куда»?

— Куда провожает?

— Да в Польшу. Куда еще?

— Так она не собиралась.

Я точно это знаю. Тетю Веру я видела вчера, а Людку сегодня, и ни одна не упомянула о поездке.

— Не собиралась. Сегодня утром позвонила какая-то профурсетка, предложила лишний билет. Моя хвост трубой — и вперед! Вмиг собралась — ни тебе болезней, ни тебе забот.

Ну, ясно, чего он такой хмурый. Челночный бизнес тети Веры хоть и кормит семью, одобрения у главы дома не вызывает. Я его понимаю. Когда-то все у них шло правильно. Он — хозяин, добытчик, мастер на оборонном заводе, она — бухгалтер в школе на полставки — и деньги, хоть и небольшие, и хозяйство в порядке. А теперь? Завод еле дышит, зарплата — копейки, да и то иногда. Он рвется, подрабатывает, а жена сгоняет в Польшу, наберет барахла, продаст на рынке — деньги! Она — кормилец. Он — не пришей кобыле хвост. Я сочувственно смотрю в гневное лицо мужчины, а он продолжает бушевать:

— И ребенка бросила.

Действительно. Как же я не заметила, что в доме непривычно тихо. Где же этот брошенный ребенок? Тоже на вокзале? Но это вряд ли.

— А где Светик?

— У тещи. Ты вот что, Аль. Если тебе Людка нужна, поезжай к бабке. Она с вокзала туда поедет. А хочешь — оставайся. Мне все равно через час на дежурство.

— Какое дежурство?

— Да мы с Кириллом подрядились автостоянку охранять через ночь.

— Так ведь страшно, — ежусь я.

— Не знаю. Мужики говорят, ничего. Ну, те, что уже работают. Там собаки бродячие на стоянке живут. Здоровые такие. Штук шесть. Или больше. Целая стая. Сторожа их прикармливают, а они отрабатывают. Мужики говорят, чужих ни за что не пустят. Мне Верка щей из костей наварила. Целую кастрюлю.

Воспоминания о жене заставляют его снова загрустить, и от появившегося было оживления не остается и следа.

Я мою посуду и ухожу. У дверей глажу дядю Витю по острому плечу и сочувственно целую в щеку. Он улыбается мне на прощание. Улыбка получается невеселой.

Я возвращаюсь домой и переодеваюсь еще раз. Распускаю волосы, тщательно их расчесываю, заплетаю косу.

Вернувшись от порога, засовываю в сумку шампанское и пирог.

Решительность покинула меня в тот самый момент, когда кончик указательного пальца утопил кнопку звонка. В проеме двери снова вырисовывается мужская фигура.

— Привет! — говорю я, не смея поднять глаза от смущения. А вдруг я пришла напрасно? Облизываю пересохшие губы и заставляю себя взглянуть на Лешку.

Его лицо сияет такой откровенной радостью, что с моей души словно упал камень. Я смеюсь освобожденно и счастливо. Лешка ответно смеется и протягивает мне руку. Я обхватываю его пальцы своими и переступаю через порог.

Мы стоим близко, я втягиваю ноздрями знакомый Лешкин запах. Лешкины пальцы касаются моего плеча, заползая под ремешок сумки, и стягивают его. Я вздрагиваю, настораживаясь. Паника начинает понемногу овладевать мною. Но сегодня я не намерена отступать.

Конечно, Лешка что-то почувствовал. Он всегда чутко реагирует на мое настроение. Порой это меня пугает. Вот и сейчас он делает шаг назад и смотрит мне в лицо. Я поднимаю свое лицо навстречу его взгляду.

Не хочу ничего скрывать, не хочу играть никакой роли. Пусть видит меня такой, как я есть: неуверенная, трепещущая, ждущая, отчаянно трусящая.

Лешка тихонько вздыхает и улыбается одними глазами. Он вскидывает ремешок моей сумки на свое плечо, освободившейся рукой ласково берет мое запястье и ведет в комнату.