Селфи с музой. Рассказы о писательстве

Автору «НГ» возразил в журнале «Проза» тот же Николай Переяслов: «Как бы ни возвеличивал новых русских В. Березин, а повесть Ю. Полякова – это такой же обличительный документ нынешнему режиму, как, скажем, «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына – социализму. Но если созданное Солженицыным полотно обвиняет власть России в уничтожении своих, хотя и гипотетических, противников, то повесть Полякова показывает, как эта власть угробливает уже собственных апологетов… Даже если бы автор не показал физической смерти Шарманова, мы всё равно были бы вправе говорить об обличительности поляковской повести, так как отнять у человека смысл жизни практически равнозначно тому, что отнять у него и саму жизнь…»

А вот как я сам оценивал «Небо падших» в интервью 1998 года:

«Моя повесть о любви. Странной, трагической. Изломанной… Понимаете, судьбы так называемых новых русских отданы сейчас на откуп детективам и другим развлекательно-чернушным жанрам, которые по своей природе стоят гораздо ближе к кроссвордам, помогающим убить время в электричке, нежели к литературе. На самом деле русские мальчики эпохи первичного накопления ещё ждут своего Достоевского. Есть, конечно, травоядные, питающиеся долларовой зеленью. Их задача – набить поскорее брюхо и отползти из «этой страны». Мне как литератору они не интересны… Но есть и другой тип нового русского. Эти люди замысливали свою жизнь иначе – хотели быть учёными, военными, изобретателями, художниками. Радикальные реформы направили их пассионарную энергию в другое русло. Им сказали: «Обогащайтесь!» – и они обогатились. Ноу многих в душе остались боль и горечь оттого, что в сегодняшней России предприимчивый человек может добиться благополучия, лишь разрушая собственную страну и обворовывая соотечественников… В этих людях при всём внешнем блеске что-то непоправимо сломалось. И даже великий дар любви оборачивается для них пыткой. Такая любовь не рождает, а отнимает жизнь… Впрочем, тема возмездия – одна из ведущих в русской литературе…»

9. Мандат зовёт!

«Небо падших», побыв бестселлером, стало тем, что книгопродавцы называют «лонгселлером». Повесть до сих пор переиздаётся и раскупается. Её перевели на польский, словацкий, китайский, венгерский, сербский, румынский, немецкий и другие языки. Она дважды экранизирована, чем не может похвастаться ни один, даже самый облауреаченный автор последних десятилетий. Но об этом чуть позже…

Итак, закончив повесть, я вернулся к наброскам романа, который получил впоследствии название «Замыслил я побег…». Кроме того, внезапно меня возлюбила Синемопа – так прозвал музу кинематографа режиссёр Жарынин – герой моей иронической эпопеи «Гипсовый трубач». Однажды за полночь заголосил мобильник, оставленный Иваном Ивановичем мне на память после неудачных выборов. К моему удивлению, то был Станислав Говорухин, звонивший, судя по гомону, из ресторана или казино. Хмуро и неторопливо он сообщил, что прочитал «Козлёнка в молоке», местами смеялся и теперь предлагает мне принять участие в работе над сценарием по мотивам повести Виктора Пронина «Женщина по средам».

– Что-то смешное? – уточнил я.