Селфи с римским фонтаном

Тогда он сказал, что покажет ей свою «лесную хижину».

– Как ты могла забыть?

Ей стало неловко, словно он застал ее с другим мужчиной или поймал на лжи. К счастью, отвечать не пришлось, они приехали. Фары джипа уперлись в железные ворота, выкрашенные зеленой краской.

– Выходи, подруга, – небрежно бросил Артур, когда они оказались во дворе. – Вот он, мой приют обетованный!

Вокруг «хижины» росли сосны, старые плакучие березы и кусты боярышника. Сам домик терялся среди деревьев – неказистый, темный от времени, с ломаной крышей и маленьким деревянным крыльцом, – похожий на трухлявый гриб.

– А он не обвалится? – робко спросила Лера.

– Не бойся. Это он с виду древний. Бревна крепкие, крышу я перекрывал в прошлом году, так что входи смело, располагайся. Хозяйкой быть не предлагаю, сама понимаешь: при живой жене язык не поворачивается…

Лера опустила голову, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. Мог бы промолчать, хоть здесь о жене не говорить. И тут же одернула себя, не расстраивайся, это всего лишь сон. Кривое зеркало сознания…

Продавщица из магазина фототоваров не знала подобных слов: в школе едва тянула, даже родители-ученые не смогли приобщить ее к чтению. «Как в интеллигентной семье вырос ребенок с девственно-чистыми мозгами? – удивлялся Артур. – Не обижайся. Именно такой ты мне нравишься: наивное и непосредственное дитя Эроса! Ум безнадежно испортил бы тебя. Пример тому – моя дражайшая супруга. Женщине достаточно быть красивой. Интеллект – печать дьявола на ее ангельском облике. Если дама и умна, и хороша собой – это уже совсем другое существо, опасное и непредсказуемое…»

Впрочем, иногда сознание Леры вдруг начинало жить отдельной жизнью, постигая вещи, недоступные ее ограниченному рассудку. Особенно во сне. Как будто разбивалась невидимая скорлупа, выпуская мысли на волю…

Внутри «лесная хижина» представляла собой запущенное жилище отшельника: голые деревянные стены; закопченный очаг, сложенный из природных камней; грубая мебель, керосиновые лампы и толстые свечи в железных подсвечниках. Пыль, всюду толстый слой пыли. Лере стало не по себе…

– Я не собираюсь тебя убивать, – рассмеялся Артур. – Успокойся. Ты дрожишь как осиновый лист…

Она заметила разлитую на его коже желтоватую бледность и сообразила, что имеет дело с покойником. Эта мысль не придала ей бодрости.

– Отпусти меня… – прошептала она. – Я не хочу умирать…

– Это уж как карта ляжет…

Лера попятилась, наткнулась на тяжелый сундук и чудом удержалась на ногах.

– Осторожнее, – хохотнул Артур. – Мне терять нечего, а вот тебе…

Его ледяная рука легла ей на плечо, дыхание обдало могильным холодом. Она закричала, дернулась и… проснулась. Ее тело бил озноб. Из кухни прибежал Марцевич, принес чай и мед, подал чашку.

Она вяло покачала головой:

– Не надо, само пройдет…

Семен стоял у постели, ожидая, пока стихнет приступ.

– Я знаю, где он мог спрятать… – хрипло вымолвила Лера.

– Что, диск?

– Неважно… В «лесной хижине».

Глава 21

Матвей зевал, а у Астры сна – ни в одном глазу. Ночью пустился дождь, и его мерный стук погружал в дрему. Несколько чашек кофе, которые выпил Карелин, подействовали вопреки правилу.

– Прекрати клевать носом! – рассердилась она.

– Я засыпаю…

– Пока не прочитаешь дневник, никакого «засыпаю»!

Она не шутила.

– Может, завтра? На свежую голову?

Астра чуть ли не силой усадила его за компьютер.

– Читай!

Ему ничего не оставалось, как сделать вид, что он читает. Сидеть у экрана, когда веки сами собой опускаются, было пыткой – хоть спички вставляй. Глаза невольно заскользили по строчкам…

По мере того, как Матвей углублялся в повествование, его сонливость рассеивалась…

Дневник Евланова

Как многие люди, я в очередной раз решил начать новую жизнь. После развода. Сжигая мосты в прошлое, я сдуру спалил все свои юношеские тетради, которые хранили отголоски моих странных фантазий и мечты о славе. Больше всего страниц я посвятил мукам творчества и любовным страданиям. Я мнил себя этаким молодым Буниным, влюбленным в каждую травинку, каждый малиновый закат и каждую милую девушку, соизволившую бросить на меня игривый взор. Я мнил, что открою читателям загадку великой русской души…

Я начал вести дневник в пятнадцать лет, как только в моей голове засела идея стать писателем. На крайний случай – журналистом. Я представлял себе поездки по всему миру, встречи с интересными людьми, задушевные беседы и эксклюзивные интервью, опубликованные в самых популярных изданиях. О гонорарах я тогда не думал. Воспитывая меня, бабушка – интеллигентка до мозга костей – внушила мне стойкое отвращение к меркантильности, корыстолюбию и деньгам. На этой почве взросли и буйно заколосились мои первые разногласия с отцом. Мы пускались в философские споры, доходя до взаимных обид. Я считал отца черствым, расчетливым прагматиком, а он меня – невежественным сентиментальным юнцом. И оттого наши словесные баталии становились ожесточеннее.