Селинунт, или Покои императора

К несчастью, успех начинал быть ему в тягость, натравливая на него импрессарио и репортеров, — последние уже, не стесняясь, делали деньги на его славе, ставя его в своих газетенках в один ряд с особами королевской крови. Он предпочел разбить кубок (успеха) о скалы и скрыться за занавесом, будто ураганные овации выходящей на поклон труппе грозили развеять то, чем он всегда был в собственных глазах: прах и пыль! На сей раз все взволновались не на шутку. О нем заговорили на мраморных ступенях, где собираются под конец сезонных миграций те же звезды или их копии, те же миллиардеры, те же развенчанные короли, те же мальтийские рыцари, те же игроки в погоне за беспроигрышным номером — и все они ищут точку опоры, то обращая свои взоры на какого-нибудь римского князя, перешедшего в смиренное услужение папе, то на какую-нибудь забытую таинственную особу, безвыездно сидящую дни напролет за спущенными шторами. Представляю себе, как объективы телекамер нацелились на верхнюю площадку Трофея Августа в ожидании еще более сенсационного события, нежели дебют Вашего друга. В самом деле, почему бы ему не повторить поступок юноши, место которого он занял, и, повинуясь Бог весть какой зловещей потребности, отождествить себя с ним окончательно и тоже броситься вниз? Но все обернулось иначе. Его «Мазерати» (которую он брал на день напрокат) нашли у рощицы рододендронов перед отелем. Это был наихудший финал для человека, которому удалось заставить воспринимать себя всерьез. Хотя все-таки скандал — лучший способ прикрыть свое бегство. Короче, он надо всеми посмеялся и даже нарушил свой контракт. Но где его теперь найдешь?

А он, надев свои знаменитые сандалии с голенищами (сделанные по образцу, который он якобы срисовал со старинного саркофага), закинув за плечи походную сумку с альбомом для рисования, брахманскими четками, томиком «Книги Мертвых», камешком, подобранным в Дельфах на площадке оракулов, наверное, добрел до границы княжества, а там напросился в попутчики к какому-нибудь толстому бельгийцу на мощной американской машине. Так или иначе — не исключено, что его увезла по горному серпантину нимфетка в кабриолете, а может быть, он ушел пешком, — Жеро сделал красивый жест, перечислив на счет сооружения надгробного памятника юному самоубийце все деньги, заработанные во время выступлений. Пускай он всегда вел себя легкомысленно в том, что касалось средств к существованию, нельзя не признать за ним этой деликатности или метафизической щепетильности: никогда не становиться должником потустороннего мира!

То был лишь один момент — важно это подчеркнуть, — лишь один эпизод в цепи его превращений. Он сумел бы еще и не такое. Целенаправленное желание являть себя только в различных фантастических образах, тогда как суть его оставалась бы неуправляемой и предположительной.

Все это, как видите, никакая не загадка, однако проливает свет на другие события и позволяет продвинуться к уже практически состоявшемуся выводу. И все же немало людей «купилось» — правда, они не колеблясь узнали бы в оперной ложе в Вене или Байреуте профиль графа Сен-Жермена или Калиостро, если бы только кто-нибудь из их круга намекнул на их присутствие, попросив хранить все в строжайшем секрете. Люди уже не стыдятся быть простаками. А он это знал лучше чем кто-либо, ведь его, даже если он появлялся в Венеции или на модном курорте в Швейцарии, Тунисе или Португалии, в ресторане «Максим» или в литературном кружке, на аукционе «Сотбис» или на парижском вернисаже, всегда встречали так, будто он прибыл из буддистского монастыря, прожил полгода, умерщвляя свою плоть и занимаясь медитацией наедине со своим гуру, или даже среди знахарей в андской деревушке.

Очень удобно предоставить другим сочинять легенду о себе самом. Но позвольте мне противопоставить разумный скептицизм всем этим затеям, в результате которых он оказался в замкнутом круге из миражей и притворства. Фигляр, а не ходячая загадка. Мистификатор, а не посланник, призванный соединить оккультные секты, еще уцелевшие по всему свету, несмотря на капитализм, голод, китайскую революцию и покорение космоса. Если б он еще поддерживал себя на уровне, колеся по Европе и Азии, дабы отыскать родственные души, набрести на путь теософии, озарения. Он же только вид такой на себя напускал, и его первого все это утомляло. В доказательство своих слов сошлюсь на ту легкость, с которой он, делая ставку на доверчивость своей публики, простодушие и легковерие этой породы праздношатающихся, переходил от назиданий к чистой воды розыгрышам.