Селинунт, или Покои императора

— Хорошо… Я поговорю о вас.

Я уже собирался его поблагодарить, но он прибавил, одновременно доброжелательным и сочувственным тоном, словно обращаясь к незадачливому жокею, чья лошадь сломала себе ногу, и теперь ей придется выстрелить в ухо:

— …правда, есть одна вещь, о которой вам лучше знать… я просто обязан вас предупредить. Он не слишком долго пробудет на вашем попечении. Это никак не связано с операцией, которая, разумеется, прошла успешно, как и все здесь… дело в его состоянии. Если бы вы были его родственником, вас напутствовали бы иначе. Но это все пустое, к тому же и не мое дело. Так что имейте в виду… не больше…

Он не сказал, сколько, но поднял три пальца, а после секундного колебания — четвертый.

— Месяцев! — уточнил он.

Точный подсчет, крайний срок времени, отпущенного уходящему.

— Ну что ж, удачи вам, молодой человек!

Вдруг, уже в самом конце коридора, он спохватился:

— Кстати, вы умеете делать уколы?.. Если ему вдруг станет плохо…

* * *

Летом, если ехать туда на машине, увязнешь в песке. Дорога такая узкая, что развернуться нельзя, можно лишь сдать задним ходом. Но зимой, боже правый!.. Зимой, когда снег становится липким от чада, висящего над горизонтом со стороны города, в районе негритянских и польских кварталов, от всей этой гари, которую сносит к озеру через автомагистраль, ведущую прямиком во Фредонию, и которую день и ночь выбрасывают вонючие заводы на юге Сенеки и Лакаванны, было просто безумием отправляться туда на каких бы то ни было колесах, чтобы увязнуть рядом с мусорной свалкой.

Поскольку это место было в стороне от дороги, оно могло привлекать людей, которые по той или иной причине искали тихий, но и не слишком удаленный уголок, где копы не станут светить вам в физиономию электрическим фонариком. No trespassing.[4] Приколачивая эту табличку, старик О’Доннелл, скорее, проявил великодушие к парочкам, приезжавшим сюда обжиматься в машинах, предупреждая их об опасности в скором времени оказаться примороженными к земле и заваленными сугробами со всех сторон. У бедолаг не было бы никаких шансов отсюда выбраться, если, конечно, они не захватили с собой эскорт в виде крана с лебедкой, но подобные предосторожности редко принимают при прогулках такого рода. Пусть лучше едут к зоопарку или «Каунтри Клубу» — меньше риска.

Табличка была на месте, но на снегу, присыпанном угольной пылью, не виднелось следов от шин: значит, люди все-таки поняли, что место здесь нехорошее. Большинство вешек, некогда обозначавших границы присвоенной стариком территории, были повалены (его основным занятием в свободное от рыбной ловли время было их поднимать). Старик завладел этим куском земли по обычаю, столь же архаичному, как похищение невесты, но этот прямой потомок зверобоев руководствовался не столько желанием иметь собственный угол, чтобы следить из него за сменой времен года, сколько сидевшей у него в крови инстинктивной тягой и одиночеству и простору.

При всем при том место это было самое унылое, самое убогое: совершенно непонятно, почему старик предпочел его другим участкам вдоль узкого, вытянутого в струнку пляжа, где с тех пор понастроили многочисленные бунгало. Вероятно, из-за дикости, неприступности этого места, да еще из-за уверенности, что никто не станет оспаривать на него права. Но с годами его Аркадия превратилась в жуткий пустырь, заваленный всеми возможными отбросами, принесенными ветром, прибитыми течением, сгруженными мусоровозами. В десятке миль отсюда, на горизонте — грозные трубы, гигантские скаты и стеклянные коробки. А впереди, покуда хватит глаз, — серая безжизненная поверхность озера. Такая же тусклая, как цельная цементная плита без конца и края.

Я первым вылез из автомобиля и подошел к двум столбам, обозначавшим вход. Вход куда? В имение?.. В заповедник? Real estate![5] Жеро остался в машине. Я ждал, что он крикнет: «Ну хватит! Поехали отсюда!» Хорошо!.. Но куда? С чего это мне вздумалось привезти его сюда? Из всех глупостей, которые я успел совершить в своей жизни…