Сельское чтение…

Тришка. – Слышь, объявлено предписание, чтоб сажать картошку.

Тихон. – То есть картофель, или земляные яблоки; да что ж тут важного?

Тришка. – Говорят-де, небывальщина.

Тихон. – Ну так что ж? Велят и делай. Мужику ли рассуждать, когда начальство приказывает. И то сказать, вам, дуракам, все то кажется небывальщиной, чего не было на ваших памятях. Не почитали ли вы указа, чтоб не стрелять дичи с 1 марта по Петров день, новым, тогда как им подтверждается лишь давний закон.

Тришка. – Гм, гм… Стало быть, о картошке уж был указ?

Тихон. – То-то, глупый вы народ! Сами не знаете, о чем толкуете. Предписание о посеве картофеля и наставление, как за ним ходить, было издано еще в царствование блаженной памяти государыни императрицы Екатерины Алексеевны.

Старик, упоминая о великой государыне, снял шляпу и, перекрестясь, прошептал: «Помяни ее, господи, во царствии твоем».

Тут подошел еще один крестьянин, широкоплечий, с рыжею бородою.

Тихон. – Здравствуй, Филат; кажись, и ты из кабака?

Филат. – Да, был на сходке стариков: посмекали кой о чем.

Тихон. – И пропили последний рассудок.

Филат. – Пропили рассудок? да за него целовальник вина не даст!

Тихон. – Эх ты, дуралей!

Тришка. – Ха, ха, ха!

Тихон. – На чей же счет вы пили? Уж не на мирской ли?

Филат. – Поди-ка! Нынче не прежнее время, не приходится старикам пить на мирской счет. Такого-де расхода, толкует писарь, не уломаешь в отчет. Там все, слышь, объясни и выкажи до последней денежки.

Тихон. – Так и надобно. Конец мироедам. Все мирские доходы должны быть на счету, все поборы определены или общим законом, или частными предписаниями начальства; словом, общественный приход и расход должен быть чист, как стекло.

Тришка (почесывая затылок). – Вестимо, Парамоныч!

Филат (призадумавшись). – Никак намедни то ж толковал окружный.

Тихон. – Да, да, ни копейки не должно быть ни из мирских доходов израсходовано, ни с крестьян взято безгласно и безотчетно. Никому не дозволено щетиться от государственных крестьян.

Старик Парамоныч, сняв шляпу и возведя взор к небу, с видимым благоговением произнес: «Ущедри, господи, своими благами нашего благочестивейшего царя-надежду; он любит нас и печется о своих подданных, как родной отец».

– Что же ты, Филат, не расскажешь, о чем судили и рядили вы в кабаке?

Филат. – Кажись, Трифон Гаврилыч уж сказывал тебе, про что там калякали.

Тихон. – Про картофель; да о чем тут было толковать?

Тришка. – Слышь, Дурковская волость не хочет садить картошку.

Тихон. – Чего доброго! Диавол во все мешается; он того лишь и ищет, чтоб смутить людей. Но дурковских строптивцев уймут, они будут сажать картофель и еще скажут начальству спасибо за то, что научило их уму, разуму. А вы-то? Неужели так же смекаете, как бы не выполнить повеленного?

Филат. – Да слышь, картошка-то – зелие поганое.

Тихон. – Поганое? Исполать! вот те новость. Это суеверие откуда взялось? Разве картофель не богом же создан? Богом, который «произвел траву скотам и злак на службу человекам»? Смыслите вы, невежды, что значит «поганые»? не картофель поган, вы-то поганы, замышляя не слушать начальства. Знаете ль, «что нет власти не от бога» и что православный христианин веру свою наипаче показывает в преданности царю и покорности установленным от него властям?

Филат (почесываясь). – Вестимо, Парамоныч, кому лучше знать все это, как не тебе: ты человек грамотный, а мы люди темные.

Тихон. – Темные, а гомозитесь. Разве слепой Анкудин упирается, когда его водят? Темному должно тем охотнее слушаться и следовать указаниям тех, которые пекутся о нем, что у него и в башке и в глазах темно!

Филат. – Не что!

Тришка. – Однако бывают же грибы поганые.

Тихон. – Вот то-то и есть! Народ прозвал их погаными, потому что они ядовиты, вредны, человеку в пищу негодны. Но кто может сказать это о картофеле? Картофель пища самая здоровая, вкусная, сытная; картофель не только можно приготовлять для еды вареный, но даже смешанный с мукою ржаною или пшеничною, он дает сытный и вкусный хлеб. Притом картофель родится почти всякий год, если его не лениво опахивают или окапывают; короче, это растение одно из лучших даров, которыми божия щедрость наделила человека. А тебе, Тришка, все это достаточно известно. Ты жил под городом, где крестьяне давно уже сеют картофель, и сам, как сказывал мне, охотно ел его. Здесь же ты прикидываешься и поешь старую песню дураков. Не правду ли я сказал? Ну, скажи, из чего ты криводушничаешь: из алтына или из чарки вина?

Тришка. – Что ж? С волками жить, по-волчьи и выть.

Тихон. – Да, двуязычничать куда как хорошо!

Филат. – Но воля твоя, Парамоныч, все-таки хлеба на картофель по сменяешь?

Тихон. – Ой ты мне, Филат Филатович! Кто велит вам, дуракам, сменять хлеб на картофель? Он вводится начальством лишь как лучшее подспорье хлебу. В голодные годы люди едят мякину, солому, траву, древесную кору, белую глину и бог знает что; не лучше ли в такую годину есть картофель?

Тришка. – Что говорить? Не дай бог дожить до другого такого года, каков был лет за восемь, кажись, третий после холеры. Жутко приходилось народу; ели и в нашей волости глину.

Филат. – Ели, да не наедались, пухли и мерли с голоду.

Тихон. – Вот то-то; помните же это и слушайтесь желающего вам добра начальства. Статочное ли дело, чтоб оно наводило вас на дурное? Ведаете ль, что в тех землях, где сеют много картофелю и где вообще земледелец не на одном хлебе сидит, никогда голоду не бывает?

Филат. – Как тебе не знать, Парамоныч, от тебя ль что сокрыто? ты, чай, всю подноготную изведал. Но вот что: отчего ж в Дурковской волости топырятся?

Тихон. – Какой-нибудь ярыжка взбаломутил там народ, чтоб потом в мутной воде рыбу ловить. Ох мне эти баломуты! Распустят слух тишком, а сами и в сторону, как ни в чем не бывали, никак потом не доберешься до них. Несколько лет назад тому раздавались от начальства домохозяевам печатные таблицы, чтоб записывать в них все денежные сборы, какие делаются с их душ. Казалось бы, дело ясное, святое – ограда от всех беззаконных и излишних поборов; по что же приключилось в одном селе! Какая-то гадина свистнула двум, трем простофилям на ухо: «Не берите-де таблиц, зачем-де вам таблицы? это все выдумки, которых встарь не бывало; жили же и без таблиц! это-де мудрят одни начальники!» Слышь, как будто без царской воли смеет кто установить что-нибудь? Одурачивши простаков, гадина нырнула опять в болото, а старичишки и заартачились. Пошло бормотанье по всей волости: «Не хотим де таблиц, не берем таблиц!» Пришлось начальству наказать упорнейших, и все приняли таблицы. Вот теперь с картофелем та ж оказия. Коли дурковские топорщатся, им же будет хуже.