Первым, что я увидела, войдя в дом по возвращении из коллективного хозяйства, была спина Оськи, сосредоточенно подглядывавшего в щель двери отцовского кабинета. Из любопытства пришлось тоже заглянуть: внутри за столом сидел Ерем, обложенный книгами, линейками и бумагой, и сосредоточенно что-то чертил. За ухо ребенка было заткнуто пестрое петушиное перо — предмет необычный, учитывая, что маленький гений не терпел вольностей в одежде, всегда застегивал все пуговицы и мог устроить жесткий разбор полетов служанке за невыглаженную рубашку.
— Мы его теряем, — обеспокоенно прошептал Оська.
— Ничего подобного, — ответила я, хотя тоже начинала волноваться. — Человек просто увлечен, а ты ему завидуешь.
— Знаю я, чем он увлечен, — брат протянул мне книжку «Основы построения магической матрицы». — Вот, вместе с почтой вчера принесли, а сегодня я проснулся от того, что у меня по лицу прыгает что-то склизкое и заливисто мурлычет.
— Так, может, кошка?
— Ага кошка… склизкая…заливисто… когда я его скинул, оно забилось в угол и там растеклось маслянистой лужей. И после этого ты будешь утверждать, что все нормально? Сначала твои семена, теперь еще это. Я больше с ним в одной комнате жить не буду! — заявил паникер.
— Ну и спи тогда в гостиной, раз трусишь, — предложила я.
— Ты видишь, у него на столе еще и клетка. Вот зачем она ему, а? Нехорошие у меня предчувствия, — мальчишка состроил обеспокоенную мордочку, — пойду позову Ивара, пускай здесь все освятит.
— Даже не думай, — я вовремя поймала сорванца за шкирку. Глупо было верить, что он и впрямь обеспокоен — Оське бы только проказы устраивать. — Ты действительно хочешь крупномасштабных военных действий на религиозной почве в нашем доме? Скажешь Ивару — накажу.
Совет катонских старейшин, надо полагать, тоже не устоял перед моим оригинальным предложением, потому что на следующее утро идти в поселение мне не пришлось. Через час после рассвета у нас во дворе по стойке смирно стояла шеренга катонцев, а давешний старик барабанил в парадную дверь, взывая к нашей совести и кляня за лень. Первой фразой, которую я от него услышала, была:
— Голос голосом, но и про оплату вы не забудьте.
Кто бы сомневался! Я попыталась выяснить, на что они собираются использовать полученный голос, но катонец запирался и темнил, вызывая во мне неясные подозрения и фантазии об иностранной экспансии. К полудню все организационные вопросы были решены: оторопевший приказчик выдавал нанятым работникам инвентарь, косноязычно осведомляясь, не нужно ли «того…этого….как бы сказать…расписочку…» для пущего доверия, и распределял людей по полям. Впечатлительные селяне шушукались о том, что «девка совсем от рук отбилась, пустила на землю этих безбожцев иноземных». В общем, все шло как по маслу.
Была только одна проблема: старик-катонец, с энтузиазмом участвовавший в каждом организационном мероприятии, судя по всему, обратно в поселение не собирался, чем очень меня раздражал. Я поймала себя на мысли, что это крайне неприятно, когда кто-то пытается отдавать распоряжения одновременно с тобой: у змея должна быть одна голова, даже если она лохматая и дурная.
— А вы обратно на хозяйство не собираетесь? Кто же двор без вас стеречь будет? — вежливо, но не без намека спросила я.
— Да бес с ним, со двором! — беззаботно отмахнулся старик. — Думаете, к нам кто заходит? Местные нос воротят. Вот доктор иногда появляется. Священник под забором проповеди свои кричит. Да вы в последнее время за….грм…часто захаживаете. Фабрикант раньше бывал, а теперь как урожай собрали, так и он в город укатил, сказал, что до конца зимы не вернется.
— Как не вернется? — оторопела я.
— А так не вернется. Вчера заезжал обсудить поставки на следующий год, так и сказал, что через несколько часов отправляется и адрес оставил, куда писать в случае чего, если до весны возникнут какие-то проблемы.
Новость оглушила, растоптала и сравняла с землей мою чахлую надежду.
Я очень складно разложила перед Алисией свои мотивы на «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих», не сказав только, что есть еще и незапланированное «в-четвертых», о котором мне не хотелось упоминать. Итак, в-четвертых: если нет никаких шансов получить ответных чувств, мне надо знать об этом как можно скорее. Я не из тех, кому в радость напрасные мучения, лишь бы не смотреть правде в лицо.
Он уехал, не передав ни слова — это более чем ясный ответ.
— Николетта! — звонкий детский крик отвлек меня от невеселых мыслей. Я обернулась и с удивлением увидела Ерема: мальчик редко выходил из дома погулять, да еще в чьей-либо компании. Компания вызывала еще большие вопросы: тот самый чудаковатый старик, недавно рассказывавший мне про привычки ушастых полевиков. Но вопросы разрешились довольно быстро. — Николетта, можно сеять!
— Ты уверен?