Сельва не любит чужих

«Двали», – усмехнулся бы любой, достигший зрелости, увидев двух лучших следопытов народа дгаа, барахтающихся посреди поляны, словно слепые щенки. И был бы прав. Огромный Н'харо и жилистый, словно сплетенный из жестких лиан Мгамба хоть и старались напускать на себя важность, присущую имеющим шрамы, но в душе еще не вышли из двали, неуловимого, незаметно уходящего времени, когда силой юноша уже не уступает взрослому мужчине и разумом подчас не способен остановить бушующую кровь…

Впрочем, и Д'митри-тхаонги, с ухмылкой наблюдавший за возней, охотно присоединился бы к борющимся; он и сам, откровенно говоря, был всего лишь двали, и разве что накрепко вдолбленная в мозги привычка к соблюдению дистанции с ровесниками останавливала его сейчас. «Господа офицеры обязаны помнить: любое существо призывного возраста есть их потенциальный подчиненный», – любил говаривать хмурый сержант курса и безжалостно отправлял драить сортиры любого, хоть как-нибудь фамильярничающего со сверстниками…

По ему одному ведомым причинам с особым удовольствием старый служака вручал ведро и тряпку единственному внуку Верховного Главнокомандующего.

– Вставайте, парни, – потребовал Дмитрий, чувствуя, что еще совсем немного, и вся выучка пойдет насмарку.

Его не услышали. Н'харо, судя по всему, зверел не на шутку. Гигант мог бы, как случалось уже не раз, мириться с победой Д'митри-тхаонги, но упорство Мгамбы, заведомо слабейшего, выводило его из себя. Игра переставала быть игрой; Мгамба, скрученный, словно мокрая подстилка, хрипло стонал, глаза его были налиты кровью, но ничто не смогло бы заставить молодого дгаа попросить пощады.

Не оставалось ничего иного, кроме как пойти на крайние меры.

– Встать! – рявкнул Дмитрий, почти удачно копируя сержанта-наставника.

Сокурсники, несомненно, подняли бы его на смех, и поделом. Громовому рыку лейтенанта Коршанского и в намеке не светило сравниться с нечеловеческим ревом, способным сдернуть с койки и отправить на чистку картофеля даже умудренного жизнью дембеля-срочника за сутки до приказа.

Но здесь, как ни удивительно, хватило и этого.

Разжав объятия, Н'харо неохотно поднялся, медленно расправил плечи. Глаза его понемногу становились нормальными, спокойными и чуть раскосыми, красные прожилки в белках быстро бледнели. Мгамба, сумевший-таки вскочить легко и упруго, корчился все же и потирал ладонью плечо; любому, умеющему читать по лицам, стало бы ясно, что он хоть ничего и не говорит, но многое думает о приятеле.

– Все. Успокоились, – тоном, не допускающим возражений, сказал Дмитрий, протягивая парням левую руку распахнутой ладонью вверх. – Один за всех!

– И все за одного! – откликнулся незлобивый Мгамба.

– Все за одного! – уже улыбаясь, подтвердил Н'харо.

И Дмитрий улыбнулся в ответ. Что ни говори, но ему удалось добавить кое-что в древний обряд примирения; до сих пор ладони вкладывались одна в другую без слов.

Увы, несколько афоризмов да, пожалуй, пара-тройка приемчиков кьям-до из самых элементарных, вот и все, чем смог он отблагодарить своих спасителей, с которыми не на шутку сблизился за эти десять дней. Это еще не было дружбой, но, кажется, вот-вот могло стать ею; во всяком случае, отношения троицы давно переступили грань обычной приязни.

Могло ли быть иначе?

Лишь с Н'харо и Мгамбой провел Дмитрий последние дни. Прочие люди дгаа, а было их в селении совсем немало, при встрече хоть и улыбались доброжелательно, но поспешно уступали пришельцу дорогу, прикрывая рты растопыренными пальцами левой руки. В этом не было ничего худого. Просто до особого слова вождя он являлся «дггеббузи», табу; общение с дггеббузи способно навлечь многие беды на поселок, поэтому народ терпеливо ждал дня, когда вождь снимет запрет и позволит задать чужаку все вопросы, засидевшиеся на кончиках языков у длиннокосых сплетниц, а по правде говоря, и не только у них!

Н'харо и Мгамба тоже теперь дггеббузи, как и Дмитрий, ведь они общались с ним, трогали его кожу, слышали его голос; им не страшны духи, пришедшие с чужаком, но вернутся в отцовские хижины они не ранее, чем умрет табу.

Третьего из нашедших его Дмитрий пока еще не видел; парень, похоже, потомок какого-то божка, и демоны над ним не властны, но почему-то он – кажется, Дгобози? – сам не торопится завязать знакомство…

Нет запрета для Мэйли, но что делать Великой Матери в обществе мужчины, если он здоров? И без того у нее немало дел, а ученицы не так опытны, чтобы доверить им изготовление отваров и настоев.

Все дозволено дгаанге, и парнишка приходил несколько раз, терся в сторонке, глядел испуганно и восхищенно, однако не заговаривал, а стоило Дмитрию позвать, как дурашка тотчас исчезал в кустах, только черные пятки мелькали.

Все, дозволенное дгаанге, дозволено и вождю. Даже больше. Но вождь все не шел и не шел, хотя и Н'харо, и Мгамба в один голос заверяли: просьба о встрече передана в точности, и вторая тоже.

И третья.

Оставалось ждать, а ждать Димка не любил с детства.