Семь ангелов

Полина Одоевская знала, что, согласно завещанию Климова, все десятимиллиардное состояние должно перейти дочери от первого брака Федора Алексеевича, Лизе. «Я отдала ему лучшее, заботилась о нем, – убеждала пустоту Полина, – и что теперь? Она будет выдавать мне деньги на карманные расходы? Эта ссыкушка, которая не знает, что такое жизнь. Пришла на все готовенькое и свесила ножки. Надо позвонить адвокату. Я могу оспорить завещание. Я его жена, я мать его сына». – Полина подошла к зеркалу, словно проверяя, заметно или нет. Ее живот действительно округлился. «Надо позвонить адвокату», – велела она себе и взяла трубку. Только теперь Полина поняла, что не знает, куда, собственно, звонить. По привычке она решила посоветоваться со своей университетской подругой Анькой. Ведь знала же та, как проехать в Шереметьево-D.

– Привет, ну ты в курсе? – спросила Полина.

– В курсе чего? – голос Аньки звучал настороженно. Она подозревала, что муж Полины купил новую лодку за миллиард долларов и подруга по привычке собиралась хвастаться.

– Федя пропал.

– К бабе, что ли, ушел? – с надеждой спросила Анька.

– К какой бабе?! Пропал, исчез! Ты что, новости не смотришь?! – разозлилась Полина.

– Ты же знаешь, я телевизор не смотрю, – гордо заявила подруга, – все мужики пропадают, потом приходят, не боись – найдется, – попыталась она ободрить Полину. – Мой Сашка тоже однажды пропал, потом через три дня явился. Говорит, пил с друзьями. А я у него в кармане посадочный талон нашла из Шарм-эль-Шейха.

– Это где? – зачем-то спросила Полина.

– Ну, конечно, куда вам?! Вы же в Ниццу да на Сардинию летаете.

Разговор явно не клеился. Полина соврала, что ей звонят на другой телефон, и разъединилась. «А если, – спросила она себя, – если поговорить со Светланой Петровной? Ведь она же в бизнесе разбирается, с Федей вместе работала. К тому же ей по завещанию тоже шиш достанется».

Полина набрала мажордома и попросила пригласить Светлану Петровну в библиотеку. Вторая жена Климова, мать его дочери Лены, задержалась в Барвихе, потому что боялась остаться один на один со своим горем – самоубийством сына Ивана.

– Светлана Петровна, как это все ужасно, – на всякий случай объявила Полина. – Может, чайку?

– Спасибо. Вы хотели поговорить? – Светлана Петровна аккуратно и с опаской закрыла дверь, словно чувствовала себя горничной в богатом доме.

– Да, я хотела поговорить… Ну вы садитесь… Может, чайку?

– Вы уже спрашивали, Полина. Спасибо, нет.

– Ах, ну да. А я выпью, – вдруг заявила Одоевская и потребовала бокал вина.

– В вашем положении?! – изумилась Светлана Петровна.

– Именно в моем положении! – истерично огрызнулась Полина. – Он оставил меня одну без средств к существованию. И это при том, что я жду его ребенка.

– Вам нужны деньги, дорогая? – спросила Светлана Петровна не без иронии. – У меня есть немного, отложила на черный день.

– Не смешите меня. Вы прекрасно знаете, о чем я. Я про завещание. Вы в курсе, что все достанется этой ссыкушке?

– Простите? – Светлана Петровна приподняла брови, изображая крайнюю степень недоумения.

– Неужели вы не понимаете? Ни Лена, ни вы, ни я ничего не получим. Это справедливо, вы считаете?

– По-моему, Федя отлично о нас позаботился.

– Отлично?! – вскрикнула Полина. Она вскочила и стала ходить по комнате. Появился дедушка в белом кителе с серебряным подносом в руках. Он подошел к Одоевской. Та взяла с подноса бокал, отхлебнула и буркнула:

– Можете идти. – Дедушка кивнул и тихо вышел.

– Я хочу оспорить завещание, – торжественно заявила Полина.

– Полечка, дорогая, это ваш первый бокал? – недоверчиво спросила Светлана Петровна.

– Вижу, что вы не настроены говорить, – обиделась Полина. – Я ошиблась.

Светлана Петровна поднялась, улыбнулась и объявила:

– Ошиблись, дорогая, и не в первый раз, – она оправила юбку и вышла с достоинством.

Полина со всей силы бросила хрустальный бокал об пол. И громко назвала Светлану Петровну ложкомойкой. Нужно было что-то делать. И тут ее осенило. То, что казалось неразрешимой проблемой, теперь выглядело сущим пустяком.

Москва, Смоленская набережная

Вернувшись в свою квартиру на Смоленской набережной, Кен наконец почувствовал облегчение. После олигархического антуража Климовых собственное жилище выглядело ветхим, скукожившимся и каким-то слишком личным. Было понятно, что его обитатель ведет жизнь для себя и по преимуществу с самим собой. В отличие от климовского дома, образцово-показательного, а потому стерильного, у Алехина все сохраняло следы характера и привычек хозяина, было приручено и освоено.