Семь ангелов

– Да я не потому смеюсь, Ксантипка. Счастливый ты человек. Только что была в слезах: «мужчина всей жизни», «гад». А вспомнила про платье – и уже в другом мире. Мне бы так, – мечтательно сказала Лиза.

– Ах, ну да, – лицо Пылкой вновь обрело скорбное выражение, – выходит он ко мне в лобби такой весь вальяжный. В белых штанах, напомаженный. У него еще рукава у рубашки закатаны, а руки такие загорелые, волосатые, сильные. Обожаю мужские предплечья. У меня у папы такие же были. Помню, в Ялте отдыхали в пансионате, по профсоюзной линии… О чем это я? – встрепенулась Ксантиппа. – Ну так вот, выходит он ко мне, и улыбочка такая гаденькая, как у Михалкова, когда, помните, они с Ларисой переспали…

– С какой Ларисой? – оживился Алехин, слушавший бред Ксантиппы вполуха.

– Ну из «Бесприданницы». Обожаю этот фильм. А какая там роль у Петренко! – Ксантиппа выпучила глаза, пытаясь изобразить выражение лица народного артиста. – А Фрейндлих!

– Ксантипка, – вмешалась Лиза, – мы остановились на том, что он выходит к тебе с гаденькой улыбкой. Что дальше-то?

– Ну да. А я сижу такая скромная вся, заказала себе только чашку чая. Я всегда пью молочный улун. Но в этой говногостинице его, разумеется, нет. Пришлось сцуко пить ромашку. Там еще печенье принесли. Курабье. Мусор, одним словом… Мне подруга говорила. Она офигенский дизайнер. Я тебе потом телефон дам. Будешь делать ванную, звони только ей. Так вот она мне говорила: «Знаешь, почему француженки такие стройные? Они никогда не едят между едой». Но я это курабье отодвинула не из-за диеты, – голос Пылкой стал патетическим. – Хотела показать, что у меня нет аппетита! А за соседним столиком сидит эта корова из «Ростехнологий», ну, Кен ее знает. Настоящая рвачка, вся в шанели и лопает здоровенный кусище «наполеона». У меня аж в животе все сцуко скукожилось. Ах, какой я «наполеон» ела в кондитерской на Банхофштрассе! Ну, это в Цюрихе. Крем – не заварной, свежайший, ни комочка, не течет…

Кен не выдержал. Он поднялся, подошел к Лизе, поцеловал ее в губы и сказал, что прогуляется в парке. Обернувшись к Ксантиппе, он с усмешкой объяснил:

– Мужчин удобнее обсуждать в их отсутствие.

Последнее, что он услышал, спускаясь по мраморной лестнице в темноту парка, был сдавленный шепот Ксантиппы: «Ну, как у вас с ним?»

Гравий дорожки аппетитно шуршал под ногами. Гудели цикады, словно где-то был спрятан огромный электрический щит. Пахло душистыми южными цветами. Среди черных стволов и крон деревьев проглядывало море, посеребренное луной. Парк, как везде на побережье, лепился к холму и террасами спускался к воде. Дорожка почему-то совсем не была освещена. Только где-то внизу у пирса горело несколько огоньков. Алехину стало немного страшно одному посреди ночной природы, равнодушно занятой собой. Он заставил себя перестать вслушиваться в шорохи и попробовал сформулировать вопросы, которые его интересовали.

Первое: где Климов, живой или мертвый?

Второе: почему его телефон отвечал сначала по-английски, а потом по-французски?

Третье: что делал в Авиньоне Иван?

Четвертое: зачем он покончил с собой?

Пятое… Алехин умолк и напряг слух. Ему показалось, что снизу донесся звук лодочного мотора…

Пятое, продолжил Кен, отгоняя детский страх перед темнотой. Пятое: почему солидный вроде бы человек, начальник охраны Климова, сошел с ума и утверждает, что Федора Алексеевича забрали черти?

Шестое: после того, как Лиза сообщила прессе, что располагает копией пропавшей духовной, мне позвонили три человека. Профессор Бриен, лжекомиссар Комндом и Ксантиппа Пылкая. Сколь ни пытался, Алехин не мог вспомнить, как выглядел профессор Бриен. В сущности, любой человек в вельветовом пиджаке мог подойти к нему в кафе и назваться Бриеном. Лже-Гандон был очевидно преступником. Ксантиппа… У Алехина не получалось представить ее ни убийцей, ни воровкой. Выходило, что следовало просто ждать нового шага лже-Гандона. «Мы – наживка», – повторил он слова Лизы.

Дорожка вывела Кена на террасу с фонтаном. Он подошел к мраморной балюстраде и закурил. Теперь море раскинулось перед ним целиком, сколько хватало глаз. В темноте оно казалось гигантским животным, которое пыхтело, вздрагивало, отряхивалось. Алехин подумал, что находится в точке земли, где сконцентрированы усилия множества людей – тех, кто добывает золото, уголь, плавит железо, гонит воду через турбины – тысячи неизвестных судеб. Они живут в своих хрущобах и бараках, лузгают семечки, пьют водку и смотрят футбол. Кен представил себе их усталых жен, которые моют бесконечную посуду, детей, ковыряющих в носу, темные дворы и грязные подъезды – тупую монотонную жизнь от получки до получки, от 9 Мая до Нового года, от рождения до смерти. И все это только для того, чтобы здесь – в месте, которое они не смогут представить себе даже во сне, – журчала вода в фонтане, мраморный Антиной прятался в кустах, а Ксантиппа Пылкая пила «Шато Марго».