Семь бойцов

Иногда мне казалось, что она уже не девушка и хочет это скрыть. Потому и упирается. Ну и что из того, если она не девушка? Это пустяки. Не могла же она отдаться первому встречному. Я копался в своих чувствах и ревновал ее даже к погибшим. Червь сомнения точил мне душу.

Адела, конечно, видела мое душевное состояние. Однажды, когда мы отдыхали, она как-то пристально взглянула на меня. Солнце заливало небо. С юга потянул слабый теплый ветерок.

— Пахнет дождем, — произнес я.

— Скажи, что так тебя мучит?

— Ничего, о чем бы ты не знала.

— Это потому, что я сопротивляюсь?

— Не знаю.

— Может быть, ты думаешь, что я должна быть другой?

— Может быть.

Она надулась, и я снова стал дрессированным медведем. Иногда ее поведение мне казалось насквозь фальшивым. В такие минуты хотелось бросить ее здесь одну и уйти куда глаза глядят. Почему она не хочет быть со мной откровенна? Может быть, не доверяет?

Теперь, на войне, где все стали равны, я не чувствовал себя равным. Эта гимназистка, казалось, с самого рождения предназначена для меня. Только она способна была вытравить из моего сознания все, что там накопилось. Она должна была заменить собою всех тех гимназисток, что не желали даже смотреть на меня. Я понимал, что это отвратительно, но это было так. Я ненавидел себя за такие мысли и пытался отогнать их. Но даже если я и не думал об этом, ничего не менялось, ибо моя страсть была сильнее карточной игры и алкоголя. И войны! Адела для меня была идеалом женщины. Она была в моих глазах Евой…

Мы решили не оставаться в этом краю, как предлагал Минер. Мы пойдем к Жупе! Вдоль реки Лим. Пройти нужно много. На мгновение я позабыл о девушке, позабыл обо всем. Думал лишь, что предстоит сделать. Мне хотелось как можно скорее исчезнуть отсюда.

Мысль о товарищах снова обожгла меня. Они снова встали, как живые, перед моим взором. Здесь нас только двое. Прошло уже двадцать семь дней со дня битвы. Еще три, и будет месяц. А может быть, мы все приговорены еще у реки? Мы сопротивляемся, делая все возможное, чтобы избежать своей судьбы. Но она, подобно гиене, крадется за нами следом и хохочет над нашими трупами, забирая одного за другим. Ты сошел с ума! Здесь нет никаких гиен, а смерть — неодушевленное существо. Война есть война. Там всегда люди убивают друг друга.

«Не тревожь мертвых! — приказал я себе. — Думай о Минере».

Минер не из тех, кто может попасть в засаду. А если и суждено ему погибнуть, то дешево не отдаст он своей жизни. Такой человек способен избежать опасности, даже если она слишком большая. Он никогда не теряет головы. И тем не менее Минер мог погибнуть только от засады. Кто знает, не был ли он окружен? Разумеется, он защищался до последнего патрона и покончил с собой, будучи раненным, когда увидел, что все шансы потеряны. Но может быть, ему изменило хладнокровие? Может быть, он был иным, чем я его себе представлял? Не бери грех на душу, Грабовац! Минер как никто умеет быть хладнокровным. Подобно игроку, проигравшему все и, как способны только немногие, с достоинством теряющему последнюю ставку! Нет, Минер жив! Он переживет войну…

Мы медленно уходили в звездную ночь, минуя сельские караулы. Снова родник. Я напился, намочил воспаленный лоб, сел неподалеку и долго вслушивался в отдаленные звуки шагов ночных караулов. Солдатский инстинкт, сильно развитый во мне, предупреждал об опасности. Я умел читать лесные шумы, различал топот животных и шаги людей, но сейчас сознание мое целиком было поглощен воображаемой судьбой Минера. Впервые с тех пор, как мы пришли с Сутьески, я не мог подавить в себе мрачного предчувствия. Никому не уцелеть! Вот так. Пули часто обходили меня. Я много видел, как гибли люди, видел их предсмертные муки. Но пули пока пролетали над моей головой, словно заколдованные, и ни одна из них не задела меня. На сей раз предчувствие говорило другое. Таинственный голос будто шептал мне, что наступил или мой, или ее черед.

Я привык доверять инстинкту. Шаги мои были осторожны, как у кошки. Сотни раз я видел, как люди, спотыкаясь, падали ночью на неровной местности, чаще всего те, кто обладал прекрасным зрением. Я же был близорук и привык осторожно ступать на землю, полную неожиданностей. Шел мягко, крадучись, и пи разу у меня не подвернулась нога. Таким образом, недостаток зрения я восполнял опытом. И все недоумевали, как я иду ночью. Но сейчас я чувствовал неуверенность: Минер погиб! И нет той силы, которая могла бы это исправить!

Ни слова не сказал я Аделе о своих предчувствиях. Многие гибли подобным образом. И многие погибнут.

— Что-то сейчас делает Минер? — напомнила она сама. — Он был хорошим бойцом.

— Я знаю… «Он был таким, каким ни мне, ни тебе никогда не бывать», — подумалось про себя.

— Он говорил, что останется работать в подполье.

— Да.