Семь божков несчастья

Так и жили: Лешка, его мать и отчим. Валерий искренне считал государство своим личным должником, а потому нигде не работал и строчил исковые заявления и кляузы в разные инстанции. Наталья тем временем устроилась еще на две работы, а Лешка рос, как ковыль в поле — ни тебе семьи нормальной, ни отца, ни матери как таковой. Были и визиты участкового, и постановка на учет в детской комнате милиции, и сомнительные компании. Но однажды все переменилось, как по взмаху волшебной палочки. Алексею исполнилось шестнадцать лет, самый нежный и опасный возраст, когда он вдруг остепенился: перестал колобродить и всерьез увлекся спелеологией. Впрочем, Наталье было уже все равно, где и с кем ее сын: она превратилась из молодой цветущей женщины в старую бесформенную тетку с потухшим взглядом и хлипким здоровьем, а Валерий стал законченным тунеядцем и алкоголиком.

Терпению большинства наших женщин позавидовали бы и античные философы. Наталья, несомненно, принадлежала к числу терпеливых русских женщин. Она примирилась с окружающей действительностью и жила по инерции, дескать, «все так живут». Неизвестно, как долго пришлось бы ей нести этот крест, но два года назад господь смилостивился над бедняжкой и прибрал ее к себе. Иными словами, погибла Наталья в результате ДТП. Лешка в тот день пребывал в очередном походе с друзьями-спелеологами где-то на Урале. Когда он вернулся, мать уже схоронили, а отчим даже успел привести в дом новую «двоюродную» мамку, то есть Нюрку, которую тоном строгого родителя велел любить и жаловать…

— Я ж его как родного сыночка любила, — неожиданно всхлипнула Нюрка, — воспитывала, кормила, а он, стервец, все равно ушел. И где только деньги взял? Нет, я вас спрашиваю, откуда у молодого парня такие деньги, чтоб на съемной квартире жить? Родители, можно сказать, едва концы с концами сводят, а он такие деньжищи чужим людям платит!

Тут я тоже задумалась: а в самом деле, откуда?

— А денег у Лешки много было! Я сама видела, — доверчиво понизила голос Нюрка и почему-то густо покраснела. — Он однажды к нам приезжал. Все честь по чести: явился с продуктами, ну, с бутылочкой, как водится… Валерке шапку зимнюю подарил, меховую. Хорошая была шапка!

Рассказчица даже сладко зажмурилась при воспоминании о дорогом головном уборе. Только сильно я подозреваю, что недолго жила шапка на голове Валерия Зверева. Пропили, должно быть, дня через три.

— А чего приезжал-то? Не был, не был, и вдруг приехал, — подала голос Лизавета, до сей минуты все еще отважно подпиравшая старые обои.

— Откуда ж я знаю? Лешка с Валеркой здесь, на кухне говорили, а мы с Борей, сосед наш, — Нюрка кивнула в сторону мирно храпевших мужчин, — в комнате культурно отдыхали. Но я так думаю, что совесть Лешку замучила. Какие-никакие, а все ж таки единственные близкие люди…

Собственно, на этом полезная информация от двоюродной мамки Бодуна и закончилась. Далее следовали рассуждения на тему отцов и детей, которые я за ненадобностью опускаю.

Оставив Нюрке обещанное вознаграждение, мы покинули «райское местечко». Я машинально топала за Лизкой и Анатолием, а сама обдумывала Нюркин рассказ.

Мои размышления самым бессовестным образом прервала Лизавета, когда не слишком вежливо потянула в близлежащие кусты.

— Толик, — томно проворковала подруга, крепко ухватив меня за локоть и не обращая внимания на слабые протесты с моей стороны, — нам очень нужно уединиться. Ты понимаешь?

— Смутно, — признался Анатолий, а сам при этом почему-то пристально смотрел мне в глаза.

— В туалет нам надо, неужели непонятно?! — слегка зверея, объяснила Лизка.

— Нет, непонятно… — шофер в искреннем недоумении растопырил зенки, словно и не ведал о естественных потребностях человека мыслящего. Признаться, я совсем не хотела справлять нужду, но под строгим взглядом подруги покорно свернула в сторону дохловатых и очень прозрачных кустов, произраставших вокруг пресловутой помойки.

— Слабительное я приняла, ясно?! — Лизка в кишечном приступе даже присела на корточки и как по заказу побледнела. Анатолий вроде проникся, смутился, отступил на два шага назад и зачем-то истово перекрестился:

— Все, все, теперь понял. Идите… Только недалеко, ладно?

— Ну, ты даешь! Раскинь своим скудным умишком, что значит слабительное в женском организме? Да тут еще месяц вороны жить не смогут! — Лизавета была так убедительна, что я тоже против воли прониклась к ней сочувствием: приспичило человеку… Под моим укоризненным взором Анатолий стушевался:

— Да ладно, ладно… Я чего? Я ничего… Идите. Ой, стойте! Еще минуточку потерпите…

Стараясь не замечать терзаний Лизаветы и моих сочувственных вздохов, шофер проворно обследовал предмет нашего интереса — то есть кустики. Коренные обитатели помойки заголосили дружным и крайне недоуменным хором. Их можно понять: примеченная Лизкой чахлая растительность — их законная собственность.

— Идите, — наконец великодушно разрешил Анатолий. — Я подожду в машине…

Он в самом деле уселся в «мерс» и даже закрыл за собой водительскую дверцу.

— Садись, — приказала Лизка, едва мы очутились в кустах.