Семь часов до гибели

— Ну, не считается, — охотно согласился Петрищев. — Хватит и этих, — он посмотрел на загнутые пальцы.

— А где третий-то? — спросил Нечаев как-то особенно, с каким-то тайным смыслом.

— Что? — удивился Петрищев.

— Должен быть третий выход, — Нечаев, оттопырив нижнюю губу, пожевал ус. — Нет такого положения в жизни, из которого не было бы минимум трех выходов. И простое дело — надо выбрать один из них, Анатолий Петрович, и победить.

Нечаев впервые назвал Петрищева по имени и отчеству, и молодой капитан был еще больше озадачен этим обстоятельством, чем самими словами старика.

— Пришвартоваться если бортами… — помолчав, стал размышлять Петрищев. — Но при такой волне и ветре?

— Правая! — уже не обращая внимания на размышления Петрищева, скомандовал Нечаев. — Средний вперед!

— Мы же… — Петрищев задохнулся, то ли от ветра, то ли от неминуемого, что представилось ему. — Мы же… Раздавим их! При такой волне!

— Правая! — Нечаев смотрел теперь только в сторону «Витязя», соизмеряя расстояние с курсами кораблей и возможностью маневра. — Малый вперед! Руль вправо — пятнадцать.

— Они же в два раза с лишним ниже нас. — Петрищев доказывал, молил, приблизив свое лицо к лицу Нечаева, стараясь поймать его взгляд и заставить тем самым вслушаться в свои правильные, справедливые слова. — Мы же разобьем их… Потопим!.. Григорий Кузьмич! Неужели вы станете жертвовать жизнями десятков людей ради одной?!

Нечаев, все еще не глядя на Петрищева, сказал в микрофон ближней связи:

— Передайте на «Витязь»: готовить раненого и врача к эвакуации. — И повернулся к молодому капитану: — Значит, по-вашему, капитан, рисковать многими ради одного? А пятью? Тремя? Одним? Ничем?!

— Да что вы из меня негодяя какого-то делаете! — взорвался Петрищев. — Я ведь только о том, что сейчас это бессмысленно! Сейчас — невозможно! Вы понимаете — сейчас! В такой шторм!

— Я понимаю только одно, — твердо сказал Нечаев. — Закон моряков — один за всех, а все за одного — еще никем не отменен. И в штиль, и в шторм — он одинаков.

В кубрике «Витязя» Шульгин держал замерзшие руки в ведре с ледяной водой. Постанывал сквозь зубы от ноющей боли. Из ведра сильно плескало на пол.

Фельдшер Макснмыч принес кувшин с горячей, и Шульгин, зажмурив глаза, сунул туда руки. Максимыч накапал ему валерианки в кружку.

Раненого осторожно переложили из «люльки» на носилки. Максимыч измерил давление.

— Девяносто на шестьдесят… — упавшим голосом произнес он.

— Глюкозу с корглюконом, — строго сказал Шульгин. — У меня в чемоданчике, в маленьком отделении.

Шульгин вымыл руки с мылом и сам сделал необходимую инъекцию.

— Морфий! — затем приказал он. — Кордиамин!

Туман начал быстро редеть. Но волны, казалось, подчиняясь чьей-то злой воле, стали еще больше, круче. И разбрасывали корабли, мешая им подойти друг к другу.

Первая попытка закончилась неудачей: Гаркуша слишком резко сбросил обороты, создалось несоответствие скоростей и… Нечаев промазал.

Гигантская волна повлекла ледокол вниз, и он рухнул, высоко задрав корму, едва не срубив винтами нос «Витязя».

13.52. Максимыч поднялся на мостик и остановился позади Гаркуши.

Капитан-лейтенант скорее почувствовал, чем увидел его, не обернулся, а лишь напрягся весь, как человек, ожидающий удара.

— Все?! — наконец спросил он каким-то гортанным, резким голосом.

— Не… — ответил Максимыч. — Живой.

— А… этот что? — Гаркуша посмотрел на Максимыча.

— Колет наркотики… глюкозу, — Максимыч вздохнул. — Выводит из шока.

— Он почему отказался оперировать? — сузил глаза Гаркуша. — Трус, да?

— Нет, — уверенно сказал Максимыч. — Он не боится. Чего тут бояться? Умер под ножом… Кому отвечать?.. Не выдержал, и все… Оперировать-то легче. А тут всякий пальцем ткнет — почему не оперировал? Иди доказывай…

— А как же в войну-то? — прищурился опять Гаркуша. — Что, таких раненых но было, а?!

— Были, — подтвердил Максимыч. — Только они умирали… тут же. Тогда таких лекарств не было. — Он отер глаза тыльной стороной ладони, видно, соринка попала, и добавил: — Я чего пришел, товарищ капитан-лейтенант. Доктор говорит, Королеву долго не продержаться с такой потерей крови, не больше часа жить-то осталось…

Последнее слово фельдшер произнес неправильно, с ударением на заключительном слоге, но именно эта неправильность придала сказанному какое-то новое значение, иной, отличный от настоящего смысл. Как будто с момента произнесения этого слова я потекли, побежали складываться те самые минуты, которые осталось прожить морячку-первогодку Мишке Королеву.

— Иди к нему, Максимыч, — сказал Гаркуша.

И, прежде чем уйти, старый фельдшер увидел, что капитан-лейтенант как-то весь подобрался и стал похож на боксера перед решающим раундом. Даже плечо привычно выставил вперед и опустил подбородок.

— Руль — лево двадцать. Левая машина — полный вперед! — зазвучали четкие приказания командира «Витязя». — Передайте на ледокол: сообщать нам все команды вашего мостика. Будем подстраиваться, чтобы сблизиться синхронно.

— Я «Витязь»! Я «Витязь»! — закричал в микрофон Толя Заремба.

Осталось меньше часа.